Ветер трепал их волосы, делая невероятные усилия выдрать их с корнем. Въюга гудела так, что закладывало уши, а холод вбуривясь сквозь каждую петельку на их одежде пронизывал и сжиамал тело в комок так, что доставал до самой души.
Путники, с упорностью измученных бурлаков пробивались сквозь упругие воздушные массы надеясь хоть на какой-нибудь счастливый исход этого нелёгкого путешествия.
Сухомятин и Мякухин попали в такую передрягу не заплпнированно, совсем по случайности, а потому одежда на них была совсем не такая в которой можно в полном комфорте встретить первый леденящий кончности и внутренности Сибирский снег.
Сухомятин по своей природе был человеком не маленьким и хоть к своему сороколетнему возрасту успел отростить слегка выгораживающийся животик, верхняя его часть его тела, тем не менее, превосходила по ширине среднюю, ту откуда ростут ноги. Мякухин же напротив являл собой нечто шкелето-подобное и не столть могучественно-высокое как Сухомятин. Впрочем для озверевшего ветра бросающего в атаку тысячи дисантников снежных хлопьев это не делало никакой разницы. Снег задувало за шиворот, им облепляло лицо, он проникал везде, и даже залетая под брюки умудрялся доставать до беззащитных коленей.
Мякухин, громко щёлкая зубами, то и дело оглядывал незнакомую местность. Одетый лишь в дырчтый свитер под которым была только футболка и в тонкие спортивные штаны, он он на секунду остановился посреди большого поля. Было видно, что ещё несколько недель назад поле было усеяно сочной и буйно ростущей капустой, но уборочные трактора взрыхлили ето так, что не только родная мать не узнала бы, но и сами трактористы, после протрезвления тоже не узнали бы. Всё это делало прохождение через поле ещё более затруднительным. И если Мякухин ещё как то умудрялся скакать по подмёршим земляным бурунам, то Сухомятин то и дело оступался и угождал в мякгую, как твороженная масса грязь, которая, по каким то непонятным законам, вместо того чтобы оставаться там где лежала, налипала на его кроссовки, делая их похожими на обувь инопланетного происхождения.
Ни Мякухин ни Сухомятин не могли предсказать размеров поля. Косо падающий снег позволял видеть лишь на какую то сотню метров. Так что идти приходилось на угад под прямым углом от дороги, на которой осталась их сломавшаяся машина. Оба были хмурыми и красноносыми, а настроение было таким, что можно было сказать что уже не кошки скреблись, а скорее дралась толпа хладнокровных ёжиков, каждый ёжик сам за себя. В общем ситуация была практически безнадёжной, а шли они потому что ничего лучшего придумать не могли. Не сидеть же в бездвиженной машине на просёлочночй дороге, пока с голоду не помрут.
- А что если в лес упрёмся? - Жалостно проныл Мякухин.
- Значит вдоль леса пойдём. Должен же здесь быть колхоз или ферма какая...
Сухомятин старался сдерживать неконтролируемую трель зубов, и пытался придать голосу хоть какую то твёрдость. Где то в недрах своей головы он понимал, что жизнь кинула его в такую ситуацию, когда требуется проявлять лидерство. Впервые он пожалел, что не вышел ростом ниже Мякухина, а был бы ниже тогда решения пришлось бы принимать Мякухину. Может так вот и сидели бы сейчас в машине, не такая уж и плохая это идея. Но коль двинулись навстречу судьбе, то движение это нужно продолжать. Назад дороги нет. Мякухин засмеёт, не сейчас так позже. От него Мякухина никогда не знаешь чего ожидать.
- А если так и замёрзнем в лесу? - Голос Мякухина почти срывался на визг.
- Да ты чё! - Сухомятин всё ещё пытался сохранять стойкость, но с неохотой признавал что сам визжит похуже Мякухина. Разве что природные данные позволяли делать визг могучественнее и выразительней. И слега устыдясь что визжит, нарочито низким голосом добавил: Как нибудь да выбрермся... - На этот раз голос получился грубо-рычащим и громким будто в Сухомятина вселился дьявол. Мякухин даже на него обернулся и недоумённо посмотрел остекленевшими от холода глазами. "Чёй-то он так разными голосами заговорил. Может окочуривается?"
Сухомятин чувствовал что начал окочуривается. Тоненнькая ветровка надетая поверх майки тепло почти не хранила а лищь остыла сама и трепалась по ветру равномерно обдавая тело ледяными шлепками от которых дерущиеся на душе ёжики свирепели ещё больше и становились совершенно безжалостными. По ледяному безжалостными.
Пройдя так около получаса, когда оба почувствовали что вжиматься в себя уже дальше некуда и что возможно всё таки прийдётся искать какое то другое решение, Мякухин, сквозь мутную пелену снега увидел едва разборчивый силует дома. Впрочем, "силует дома" это звучало бы черезчур громко для той жалкой покосившейся лачужки, которая повстречалась путникам. Однако в присутствующих погодных условиях эта лачужка иному показалась бы и дворцом. И судя по ликованию Мякухина, который тутже кинулся к домику, он и был тем самым иным. Сухомятин, впрочем, особо не отставал от своего товарища и с безумностью измученной скаковой лошади перед финишной линией собрал в себе последние ещё не замороженные силы и рискуя жестоко подскальзнуться, тоже рванулся. Силует домика нарастал и проявлялся с каждым шагом, а вместе с ним начала проявляться и надежда что вот-вот кончится весь этот кошмар.
Собака, которая по первоначальному замыслу должна была охранять дом, втретила их лишь валым, а скорее подморроженным тявканием и зашла в выполнении своих обязанностей не дальше высовывания носа из будки. Её пушистая рыжая морда тут же начала облеплятся белым снегом, который, впрочем, не мог залепить выражения негодования относительно несвоевременного появления непрошенных гостей, кого она так долго ждала, для того чтобы хорошенько облаять, в нормальную погоду.
Через несколько мнгновений после обнаружения спасиельного крова Сухомятин и Мякухин уже стояли в сенях домика. В жилую часть таки решили постучаться. Негоже вот так вот врываться в жилое помещение без стука хоть и замороженным. Да и кто знает как их там за дверью могут встретить, ворвись они без стука. Про деревенских любителей пострелять солью по городским задницам были наслышаны.
Постучав они вытянули съёжившиеся шеи в сторону двери и замерли: Сахомятин вперёд левым ухом, а Мякухин вперёд правым. Получилось так, что лица их были обращены друг к другу, а уши с жадностью пеленговали даже самые слабые шорохи из за двери. На ветер в этот раз обозлились уже за то что мешал своими воями заниматься столь важным прислушиванием.
Вот шорохи, что были успешно уловлены левым ухом Сухоматина и правым ухом Мякухина сменились шарканием и то ли всё те же старательные уши, то ли радостный трепет оттаевающих седец оповестии путников о том, что шаркания эти шаркают прямо в их сторону. Дверь приоткрылась и на них всё ещё дрожащих и стучащих зубами упал изучаюший и немного испуганный взгляд обитателя дома.
- Дед, пусти, а? - с настойчивой жалостью провыл Мякухин и не дожидаясь ответа шагнал в дверной проём. Сухомятин ждать тоже не заставил и хоть по своей величественной натуре был не таким наглым как Мякухин в дом всё же вошёл решительно.
Слегка опешивший дед подчиняясь напору отступил, но после того как получше осмотрел "пришельцев" тут же всё понял так, что обьяснения были бы лишними.
Лишние объяснения, тем не менее, полились рекой. Пытаясь оправдать свою наглость Сухомятин и Мякухин на перебой рассказаывали деду о своих недавних переживаниях. И раз уж преставились деду людьми решительными, то нужно было продолжать создавать решительное впечатление, что для обоих было новым и не совсем понятым.
- Фух, ну и холодрыга на улице! - Неестественно громким голосом выругался Мякухин нагнувшись чуть ли не в пояс он стряхивал с головы подтаявшие снежные хлопья.
- А мы вообще то в Ерёмовку ехали, а тут этот снег как повалит, дорог не видно, ни тебе поворота ничё не видно, ну так я и свернул не туда. - подхватил Сухомятин
- Ну.. Воще ничё не видно! - Мякухин разогнулся и выпятив вперёд то место где должна быть грудь подошёл к столу и без приглашения уселся за него. - Дед, понимаешь? - Последнее "дед понимаешь?" Мякухин сказал словно спрашивая у деда одобрения так ли он всё делает пытаясь поддержать имидж бесцеремонного целовека которому весь мир ванная комната.
Дед понимал. К тому времени его недоумение уже успело смениться нечто противоположным, что можно было бы назвать доумением. И хоть он пытался создавть серьёзное выражение на лице, глаза его уже наполнялись лукавостью, а ум спешно перебирал какую бы пакость ему сыграть над гостями.
Дед, он же Алексей Паликарпыч Болтиков к своим не молодым годам прославился человеком весёлым и даже добродушным. Впочем добродшная чась его славы была не гласной. Люди, которые порой становились жертвами его весёлости, утешая себя говорили, что дед, мол, не со зла всё подстроил а на самом деле душа у него добрая. Оттого и добродушный.
Так будучи ещё молодым, он занимал своё свободное время написанием книги о невкусной и нездоровой пище, а когда книга была готова, он прилюдно приподнёс её столовской кухарке Федоре на её тридцатилетнем юбилее. При вручении сотворённой книги молодой дед Алекскй произнёс прошибающую слезу речь о том какую роль играют работники пртания в жизни каждого человека. Смущение Федоры после распоковки книги, которая скорее походила на тостую исписанную тетрадь с наводящими ужас изображениями чего-то, было трудно описуемым. В кнге на полном серьёзе были описаны рецепты довольно невкусных и весьма нездоровых блюд.
Уже к тому времени к серьёзным словам Болтикова люди относились с подозрением и чем дальше протикала жизнь Алексея Поликарпыча, тем больше он завоёвывал себе славу человека которого лучше проверять прежде чем ему доверять. Сам же Болтиков был абсолютно неуёмен и считал надурачивание людей своим призванием. Он конечно же не видел в этом ничего плохого и гордился тем что делает это безо всякой корысти. Шутил, что называется, от души и для души.
То что дед по жизни был безкорыстным сразу же бросалось в глаза не только по его доброму выражению лица, но и по убранству его жилища. Жилище деда изнутри можно было назвать дрорцом с ещё большей натугой, чем если бы смотреть на его с улицы. Деревянные полы за многие годы утратили свой чистый дощечный цвет и скорее были замаслянно-чёрными. Штукатурка на стенах в некоторых местах пообваливалась и из под неё болезненно выглядывала перекрешенная шпонка, которая сама не понимала что она там в стене делает. В углу, который служил кухней ютилась небольшая печурка, которая в данный момент изо всех сил старалась хоть как то прогреть остывший за долгую осень дом. Старания печурки тем не менее самым нахальным образом нарушались врываемым в помещение ветром. Сухомятин, который к торму времени тоже примостился за столом напротив Мякухина ощущал на себе как сквозняк срываясь из под потолка набрасывался на его уши и нос, портя тем самым приятный процесс отогревания.
Сидел сухомятин за овальным столом спиной к небольшому и мутному то ли от метели то ли от старости окошку. Помимо стола из мебели в комнате находилось три разнородных стула, пышная кровать, старый пожухлый диван да лавка, что стояла у двери. Завершали всё эту процессию убранства огромный шкаф и коричневый резной комод.
Пока Скхомятин осматривался беспокойный Мякухин всё продолжал свой необходимый только ему рассказ: "... машину-то пришлось оставить, как вышли так там грязюка такая! Воо.. А так мы к Ваське Жырникову ехали, ты дед Ваську Жирникова знаешь?
Дед всё с теми же сатаническими искорками в глубине глаз слегка нахмурившись отрицательно повертел головой.
- А Кольку Щуринсного? Что, тоже не знаешь?! - Дед не знал и Кольки. Мякухин же ухватив взглядом выражение Сухомятина понял что говорит что то не то.
- Ду вы ребят замёрзли наверное. - Нашёлся чем закрыть создавшуюся паузу плутоватый дед. - Ну так я вам сейчас чайку нагрею, а то хотите, так у меня и настоечки чуток найдется...
Заслышав про настоечку оба путника тот час же забыли про хлопоты с машиной и сосредоточились на деде хлопотливо достающем из шкафа заткнутую пробкой зелёную бутылку. На чём настаивал своё зелье дед умалчивал умышленно. А чё гостей раньше времени настораживать, как выпьют так сами спросят...
- Смотри ка, снег кончился! - вглядываясь в окно отметил Суомятин.
- Кончился то кончился, а ветрище вон смотри как разыгрался. - Тут же подключился к популярной теме Мякухин.
И действительно ветер на улице выл так, что казалось, подуй он чуть сильнее, так со стороны леса полетели бы деревья. "Хорошо - мрачно подумал Сухомятин, - что капусту с полей уже убрали. А так бы начало срывать, и в нашу сторону..." И он представил себе как они все трое, словно в электронной игре уворачаваются от летящих с бешеной скоростью по ветру кочанов, котроые постепенно размалывают дом в щепки. От такой картины он невольно содрогнулся и поёжился. В доме в действительности было не так тепло как им представилось в первые минуты. Ветер, казалось, продувал его насквось и сквозняки были такими, что даже слегка шевелили волосы на голове. Только теперь Сухомятин заметил, что дед был в теплой телогрейке и в войлоковых штиблетах "прощай молодость".
Дед, столь крепко защищённый от внешней непогоды, всё суелился выствляя на стол что могизвлечь из недр своей кухни. Накрытый стол представлял собой картину не более богатую чем весь остольной дом и центральное блюдо на этом столе составляли худосочные малосольные огурцы и чёрнный ржаной хлеб. Нарезанный кольцами репчатый лук обвивал сгрудившиеся на тарелке огурцы и делал их похожими на кучу зелёных Юпитеров и Марсов, что предавало особую таинственность их закуске.
"Добрый дед." - Подумал Сухомятин наблюдая за старцем делящимися с путниками последними крохами.
Мякухин с нарастающим энтузиазмом по поводу настойки заполнял промежутки между разговорами:
- Сквознячище то у тебя, дед, какой! Аж стаканы, вон, со стола сдувает!
- Так хата моя совсем разваливается. Уж не знаю как зиму переживать буду. - Высказал дед первую искреннюю мысь пришедшую ему в голову за весь вечер.
- Ну, ты давай, налевай. В такую погоду для сугрева и крякнуть не грех. А, Сухомята? Ха-ха..
Дед хоррошо зная своё дело плеснул в стакан каждому немного коричневатой жидкости. "Много всё равно не выпьют, а добро нечего переводить. Вдруг ещё кто забредёт.." - Вот ребятки, давайте. В миг согреет. Я то извините не пью, годы уже не те, да и выпил я уже своё, молодым помню прикладывался, а счас вот нельзя, врачи не рекомендуют. - И по ангельскому выражению дедовского лица даже Мякухин понял, что нечего, мол, старому человека навязывать спиртное, и чтобы не дать деду возможности искуситься в будующем, решил допить содержимое бутылки в этот же вечер.
- Ну, давай, Мякухин. Вздрогнем. - Изменяя угрюмость на суровость пробубнил Сухомятин, и они хором опрокинули стаканы над зубастыми безднами своих ртов.
В следующую секунду произошло то к чему дед вёл их с того момента как они ступили в его избу. Будучи человеком любящим удалую шутку Алексей Поликарпыч на долгом опыте выучил, что самые лучшие шутки нужно разигрывать в серьёзности, а чтобы не пострадать от тех кто попался на шутку, то есть пострадавших, нужно делать вид, что так и должно быть, а посмеяться и про себя можно. Выводы об этом Алексей Поликарпыч сделал будучи ещё работникоим колхоза Путь к Коммунизму. По сути дела колхоз их шёл к коммунизму так стремительно, что развалился бы и без Болтикова, однако тот играл в этом пути особую роль. И каждый раз когда рушился сарай, когда туда заходил председатель или когда пьяные лошади под городскими гостями валались прямо посреди дороги, Болтиков со всей округи был самым хлопотливым и серьёзным человеком в улаживании возникших недоразумений. Будучи небольшим лопоухим мужичишкой, он с выпученными глазками первым прибегал к месту проишествия и громко коментируя сотрясшееся вытаскивал из под почерневших досок сарая и поздравляя, что оказался в правильном углу, председателя колхоза, вытаскивал из под пьяных лошадей городских, прикрывал полотенцем голых девок у речки у которых "хулиганы" стащили одежду пока те плавали и многое, многое другое, что требовало немедленного регулирования и что было его же, Болтикова, рук делом.
И хоть за годы прожитой жизни Алексей Поликарпыч стал поспокойней, в этот раз за последствиями своей шутки он наблюдал с такой же присущей ему серьёзностью и с блестящим намёком на недоумение в своих маленьких глазках. Выпивающие же начали вести себя примерно одинаково. Посторонний наблюдатель мог бы подумать что те только что глотнули сметрельного яда и смерть их ужасна.
После поглощения настойки Мякухин и Сухомятин как пологалось поморщились и потянулись за огурцами, которые, как известно лучшее средство для разморщивания после выпитого, как вдруг руки их остановились на пол пути и потянулись обратно сначало медлено, а потом с разгоном. Они тут же приняли роль вентиляторов которые, впрочем, мало помогали их внезапной потребности вентилироваться. Лица же тем временем растянулись так что бровья вылезли чуть ли не до макушек, а уголки ртов максимально приблизились к груди, что сделало их похожими на рождающихся чудищь из фильма ужасов, которые родились только для того, чтобы всех напугать. У Мякухина первого выкатилась скупая мужская слеза, но Сухомятин отстасал не на долго, и начал излевать из глаз такие потоки, что не всякая баба на похоронах угналась бы. Дышали они при этом грубоко и мощьно, а главное, как отметил дед, старательно. У Мякухина лицо, которое за это время уже превратилось в рожу, стало переходить из растанутой формы в перекошенную, а потом сморщилось настолько что казалось он наелся лимона. Дед же не мог нарадовться созданному эффекту. Он уже знал какая реакция должна была произойти следующей. Всё должно было закончиться тем, что как только они закусят огурцом, по непонятной самому деду реакции огурца с остатками настойки у них должен будет начаться приступ невообразимой горечи. Гости уже морщились почти с минуту и всё это происходило в полной тишине. Тихий ад, такой.
Чтобы не сбавлять интенсивности вкусовых гамм, дед сам придвинул им тарелку с огуруами. Благодарные спасению руки мученников вновь потянулись к ней. И действительно, как только они вкусили огурца, их лица-рожи опять изменились в незавидное положение. На этот раз однако, они уже были способны издавать звучные молодецкие стоны.
- У-ух! Что это за гадость такая? - Смахивая свежую слзу выдавил из себя Сухомятин, и тут же посмотрев деду в лицо, на котором легко читалось неподдельное недоумение и сожаление, устыдился за то что назвал столь бережно хранимый дедом напиток для гостей, гадостью. Понятно было, сам дед не пил, а в гости кто заходил редко, вот за года то и испортилась настоечка.
И чём то Сухомятин был прав в своих рассуждениях. По крайней мере то что дед сам этого никогда не пил, было абсолютной правдой а вот то что настоечка испортилась из за времени было предположением не верным. Настоичку ту дед портил старательно, упорно и целенаправленно, и хоть рецепт её никогда и не был внесён в книгу о невкусной и нездоровой пищи, он мог занять там ключевое место разработай его Поликарпыч раньше, пока писал эту книгу.
Как и всеми своими тщательно разработанными проделками, Алексей Поликарпыч очень гордился своей настойкой. Труда он в неё вложил столько что даже беспокоися о том, как бы передать своё изобретение будующим поколениям. Свободно же заявить о своих разработках, было никак не возможно. Морду набили бы.
- Что? Неуж то испортилась? - оторожно и растроенно спросил Болтиков.
- Что ж ты туда насыпал-то? Я было подумал что копыта отброшу!! - Вновь обрёл дар речи Мякухин. И хоть подозрений в нарочитости поступка к деду не питал всё-же был на него зол, хотя и не совсем понимал за что именно.
- Да вы ребят закусывайте, а то хотите я и чайку согреть могу. - Совершенно невинным тоном продолжал дед.
- Не нужно чайку. - Сурово отрезал Сухомятин решившсь таки на ещё один огурец, который на этот раз оказался нормальным на вкус и помогал справиться с остатками неприятной горечи во рту. Сухомятину показалось, что выпив этой бурды он пережил нечто героическое и достойное переживанию настоящего мужчины, такого каким он себя считал. Весь день, казалось, жизнь подстраевала ему всё новые и новые сюрпризы через которые он проходил сжимая зубы и сохраняя способность смотреть на вещи рассудительно. И вот видно по всему он прошёл через всё через что только можно было пройти и теперь искренне заслужил себе хорошего отыху и расслабления. Снег закном закончился а ветер хоть и не стих полноситью рвал уже не так жестоко. Старания маленькой печурки что стояла в углу начали сказываться на внутреннем климате и это расслабляло и успокаивадо путников. Они ещё посидели некоторое время за столом вспоминая тех кого дед не знал и начали разбираться по кроватям.
Мякухину по его наглости но больше из за его неприхотливых размеров, достался диван. Сухмятин, хоть и мог захватить диван первым, используя силу своего сложения, отказался от этой затеи сразу же после того, как соотнёс размеры дивана со своим ростом. С заметным расстройством на лице он признал за собой необходимость ночевать на лавке.
Дед, хоть ещё и не успел придумать для них следующей пакости, всё же подсуетился и снабдил их двумя пыльными одеялами и одним старым ватным матрацем, который к радости Сухомятина оказался как раз по ширине лавки, что стояла у двери. Лишних подушек у деда, как он сам выразился "отродясь не было", поэтому решения пришлось искать самые народные. То есть ложить себе под голову всё что под руку попадалось. Так Мякухину по свойственной ему наглости попался под руку старый овчиный тулуп, а Сухомятин нашёл совсем не свойственную его размерам свёрнутую зелёную скатерть.
Разлеглись. Заснули...
Сухомятин, который спал ближе всех к двери, проснулся от шума сразу двух дребезжаний. Одно дребезжание, менее слышное, но более неприятное издавали его зубы, что оповещали его о том, что от безбожно замёрз, и не просто замёрз, а дрожал всем телом как осиновый лист на ветру. Второе дребизжение, хоть и не столь неприятное, было более громким и поэтому было не совсем понятно какое именно из них пробудило Сухомятина. В коридоре отчётливо дребезжала дверь. Сухомяину было не до размышлений на тему о влиянии различных типов дребизжания на сон человека, и чтобы найти хоть какое то решение как справиться и холодом, он приподнялся на локтях, чтобы оглядеться.
Печь по всей виддимости успела за ночь пережечь весь уголь и поэтому тепла больше на издавала. Не издавала она и света, который, будь она в работе, должен был пробиваться через плохо прикрытую затворку.В комнате от этого было темно и она наводила мрачные чувства. Мрачное чувство, однако скорее наводилось не комнатой, а дикими воями бешеных ветряных порывов. Ветер за на улице бешенными удурами бил всей своей силой по некрепко сложенному маленькому домику и бросая вызов его обитателям проверял его на крепкость. Дом, казалось, трещал, скрипел своими досками и дребезжал окнами, но всё же выдерживал очеребную атаку разбуянившегося ветра.
Сухомятин перевернулся и получше попытался укрыться тонким одеялом, которое скорее было вязаным пледом. Сквозняки, которые пробивались из под потолка попросту не замечали этого одеяла и заставляли Сухомятина прилагать усилия, чтобы не трястись. Спать из за этого было практически невозможно.
- Мякуха... - Тихо позвал товарища Сухомятин, но ответа не последовало. Тот похоже спал укутавшись в своё тёплое верблюжье одеяло.
Ветер за окном на секунду утих а потом стрешным порывом врезался в дом так что отчётливо задрожали стены, и в этоже мнгновение сверху раздался короткий, но очень отчётливый и громкий скрип, будто ктото пытася поддеть ломиком крышку огромного ящика, а та не поддавалась. Ветер опять на мнгновение ослаб.
"Как бы крышу на сорвало", несмотря на холод шутливо подумал Сухомятин, и не успел он додумать эту шутливую мысль, как новая неистоывя волна урагана наборсилась на дом. Скрип повторился, на этот раз он был так же резким но намного более мощьным. Пололок перед глазами Сухомятина задрожал и словно по волшебству изчез уносимый стихией прочь в темноту. "Крышу сорвало!" вспыхнуло в уме Сухомятина и словно в подверждение его мысли леденящий ветер тут же пробрался к нему под одеяло о оповестил о том что крыши над ним действительно не было...
Мякухин проснулся он резкого треска и бешено громкого, но которкого скрежета. Раскрыв глаза и увидев перед собой несушиеся по небу чёрные тучи тускло освещаемые луной, он тут же решил не поверить увиденному и закрыл глаза обратно. Он думал, что это такой страшный сон, когда увидел над собой чёрное, словно вихрящийся ил поднятый со дна пруда, небо. Но сны такими холодными не бывают, и ветер срывающий с него одеяло был через чур реальным. Настолько реальным, что не поймай он в одно мгновение своё одеяло, улетело бы оно вслед за крышей. Он ещё раз открыл глаза, уже не так веря что всё происходящее сон и, отказываясь тем не менее осознавать что происходит на самом деле, огляделся. Комната была одновременно обычной и необычной, и теперь уже не минуя ожущения ужаса, Мякухин заметил что необычность эту придавало комнате отсутствие крыши! Такое осознание в другой ситуации должно было произвести эффект похожий на тот когда тебя окатывают ведром холодной воды, но к тому времени Мякухин успел продрогнуть настолько, что накакое ведро воды не усилило бы остроту его ощущений. Ветер врывался под его одеяло, вгрызался в него стальными острыми зубами и вырывая с корнем быстро уносил с него последние, почти уже закончившиеся частички тепла.
- Сухомята!! - Заорал Макухин пытаясь укрепить позицию на своей кровати всё ещё не веря в то что придется всавать и как то справляться с ситуацией. И хоть он наконец-то признал, что крышу у них сорвало, он не хотел признавать, что под этой крышей находился он. Он не хотел признавать, что Сухомятин не может просто пойти и одеть крышу обратно и тогда всё тут же успокоилось бы и выглянуло солнце и запили бы птици и он опять забылся бы своим сладким тёплым и долгим сном. И как не силился он не признавать этого, суровые обстоятельства возвращали его к реальности и он, из последних сил пытаясь удержать свои иллюзии звал Сухомятина.
Иллюзии Сухомятина были схожими, но Сухомятинские иллюзии скорее можно было скорее назвать мечтами, а ещё точнее надеждами на светлое будующее, и если уж быть совсем точным то, надеждами на тёплое будующее. И будучи человаком не таким наглым, как Мякухин он понимал, что в данной ситуации тёплое будующее он должен был создать себе сам, хотя и не знал как. И будь его кровать хоть чуточку теплее, он так и продолжил лежать на ней из-за своего незнания, но укрытие из лавко-кровати было плохое, и оставаться на ней становилось всё более невозможно. Так, не исключая мысли о своём геройстве, Сухомятин поднялся с лавки. Прячась в вязаный плед, высокий, на фоне вихрящихся чёрных облаков, он отражал в себе нечто мистическое и походил на приведение поднявшееся зи могилы. На Мякухина это подействовало пугающе и вспомнив сюжет из старого фильма ужасов, он подумал, не происходит ли это кино но настоящему. Он представил, как Сухомятин сейчас подойдёт к его дивану и откусит ему голову, отчего захотелось убежать, но предстваив себе как ночью один будет бегать по полю, передумал бежать. Пусть уж лучше голову откусывают.
Сухоятин действительно двинулся в сторону дивана и ввиду того, что конечности его порядком подзамёрзли двигался он неуклюже, почти не сгибая ног в коленях и покачиваясь, вобщем сходство с героем фильма ужасов было макимально.
- Ты чё!!! - заверещал Мякухин, увидев как одемоневший Сухомятин направился прямо к нему и он попытался вжаться в угол дивана.
Сам себе Сухомятин одемоневшим не казался и намерение откусить Мякухину голову на ум к нему никогда не приходило, по крайней мере до сих пор. Он лишь пытался хоть как то выпутаться из ситуации и думал не забраться ли ему в будку к барбосу, та по крайней мере была с крышей. Идея эта однако на срабатывала по двум моментам. Во первых соьачья будка была не достаточно велика для его габаритов и туда не вместилась бы даже и половина его, а во вторых, прознай про его идею Мякухин, так и не будет больше будки не для него не для барбоса, а спать там будет один Мякухин, к тому же по размерам он имел все шансы туда поместиться. И вот как раз в этот момет, словно прочитав мысли Сухомятина уличающие его в таком, Мякухин пронзительно завизжал: "Ты чё?"
Сухомятину стало стыдно. И вправду, чёй-то он. Нехорошо думать такое про друга. Но вид вжавшегося в диван Мякухна
напомнил ему нашкодившего ребёнка, который конфронтируемый перед ответственностью за содеянное, так же не знал куда спрятаться от того, кто дожен привести наказание за это содеянное, в исполнение. И новое подозрение закралось в душу Сухомятина. А что если это всё подстроено им, Мякухиным! Так он подстроил, чтобы сломалась машина, чтобы они мёрзли в поле, а потом подстроил, чтобы сорвало с дома крышу! И всё для чего? Для того что бы самому залесть в собачью конуру, зная что Сухомятин туда не влезит и таким образом останется один мёрзнуть под этими страшными чёрными облаками и без крыши над головой, а теперь вот сидит радоблачённый им Сухомятиным и ждёт от него расправы словно на страшном суде. А если бы это было не так, почему бы он тогда так верещал?
- Сухомята, это ты что ли? Чё пугаешь! Хватит тут по дому в балахоне ходить, а то я тебя за приведение принял! - Взяв себя в руки, первым вступил в общение Мякухин.
Послк этих слов Сухомятин осознал причину такого поведения Мякухина, и ему стало ещё стыднее, за то что тот про него надумал такого. Мякухин же признал Сухомятина. И друзья вновь обресшие себя такими, какими они были раньше вместе двинулись смотреть что же случилось с дедом и вообще, где он.
Алексей Подикарпыч как не странно спал беззаботным дедовским сном. Тёплая перина давала ему возможность сохранять при себе тепло не смотря ни на какую непогоду в его доме и похоже что такие мелчные обстоятельства как отсутствие крыши над головой, не были достаточно важными, чтобы ознаменовывать их своим добровольным просыпанием. Болтикову снился сон, как он бежал от разгневанного народа, который попался на его хитросплетённые выходки и теперь разгодав их народ жаждал мщения Болтикову, и чтобы свершить сеё мщение, гнался за ним. Народ по заключению Алексея Поликарпыча перестал верить в его добродушность и от него веяло чем то холодным так, что это ощущалось на лице. А потом в Болтикова стали бросать с треском разрывающиеся бомбы и последняя попала в него и убила. После этого народ собрался вокруг его тела, но вместо того, что бы радоваться свершённому мщению, о чём то голдел и всё так же дул на него своим холодом. Потом за ним пришли двое, похоже для того чтобы забрать в царство мёртвых. И в этот момент Алексей Поликарпыч проснулся. Увидев над собой чёрное лишь с отблесками луны небо и двух склонившився над ним, точно таких же укутанных в балахоны "ангелов смерти" Болтиков ужаснулся. Сон и реальность до сих пор он отличал довольно ясно и проснувшись в этот раз у него небыло никаких сомнений что это не сон, а пришли за ним по настоящему. "Значит и вправду умер..." подумал он и при этой мысли волня ужаса захлестнула его, и не просто ужаса а оцепенения. Живя своей жизнью он всегда старался не верить в потустотрнний мир и каждый раз слыша о том что после смерти ему нужно будет предстать перед страшным судом, он тщательно искал доказательствы тому, что всё это выдумки, а когда находил как минимум отсутствие каких либо доказательств успокаивался и продолжал своё тихое шкодничество. Теперь же он столкнулся этим лицом к лицу. По тому что было холодно, он понял, что ещё не в аду и хоть из за накидок похожих на одеяла лиц пришедших было не разглядеть, Болтиков всё же определил, что это не черти, а если это не черти эначит ангелы. Но то что небо над ними было настолько пасмурным не говорило ни о чёмхорошем и так он полял что это ангелы из преисподней, которые и отведут его на страшный суд. И ему уже стало страшно.
Ангел, что был побольше протянул к нему руку и слегка тронул.
"Всё." Подумал дед, "Дотронулся..." он не знал, что это должн было означать, но выглядело это довольно решающим и от этого ему стало ещё страшнее. Он решил покаяться в содеянных при жизни поступках. В конце концов он всё же совершил при жизни как минимум один добрый поступок. Упражняясь в своих писательских талантах он однажды написал сказку про приключения глистов и украдкой давал читать детям, тщательно скрывая при этом своё авторство. После чтения сказки деревенские дети к радости родителей все как один начали регулрно мыть руки перед едой. Эффект этот был полной неожиденностью для Болтикова и он иногда думал об этом. В тот момент как он вспомнил о своём добром деле краешек луны выглянул из зи тучи словно высщие силы отметили это и одобрили его каяние. И пока дед лихооадочно перебирал с чего ему начать каяться, демон помельше схватил его за грудки и ярстнто тряся начал орать ему что то прямо в лицо. С горечью для себя Болтиков подумал, что демон угадав его намерение хочет предотвратить его от раскаяния и всё же затащить его на Страшный суд с тем чтобы посадить его после этого суда в самый горячий котёл в аду, а потом издеваться над ним так же как Болтиков при жизни издевался над другими. За этими мыслями дед начал разбирать о чём орал демон.
- Дед, вставай! Крышу снесло! Просыпайся, дед! - Тряс Болтикова за грудки Мякухин возмущённый нехозяйской беспечностью деда, а главное тем что тот дрыхнет себе в тёплой перине и не чешится, хоть крышу над ним срывай.
Дед смотрел на Мякухина так, как будто тот пришёл для того, чтобы собрать с него старый должок а тот притворялся что у него нету денег. Мякухин понял, что дед на него смотрел так, потому что не знал как починить крышу и обеспечить гостям тёплую ночь и в месте с этим пониманием у него кончилась всякая надежда на то что он всё же оттделается от этой ситуации и забудется сладким Мякухинским сном. Стало понятно что требовать от Болтиковы было не чего и что они с Сухомятиным были полностью предоставлены сами себе. Такая вот полная свобода, делай что хочешь, против никто не будет. И позабыв о деде они решили пойти осматривать снесённую крышу. Решение это было основано на теории, что если крыши обычно бывают с чердаками, и если упала она правильно, то переночевать можно и на чердаке. К тому же мыши с него после такого должны были бы убежать. Позабыв про упорно таращегося на них, наверное от своего добродушия, деда, они ушли искать унесённую ветром крышу.
По результатам поиска они определили, что крышу унесло от дома не далеко и приземлилась она правильно, если вообще можно было сказать что для приличной крыши было бы правильным осуществлять какие либо приземления. Нормальные крыши по ночам остаются на своих местах, а не улетяют в самый не подходящий момент. Примерно с такими мыслями Мякухин и Сухомятин заглядывали и примерялись могут ли они пролезть на чердак этой обрёвшей полную независимость и самостоятельность крыши и чем больше они примерялись к ней там больше приходили в разочарование относительно своей идеи провести остатки ночи в самой крыше.
Будучи настояшей крышей сибирской породы, та была сколочена четырёхугольным конусом смотрящим вверх, конус этот выдавался над землёй так что был едва выше колен. Другими словами и здесь крыша лишь притворялась, что была приличной крышей. А самом деле она была почти плоской и единственное пиличное что из неё получилось до сих пор, так это парус.
В общем чердака как такового на ней небыло и хоть возможность под неё протиснуться всё же была, спать под такой крышей было бы равнозначно использыванию дырявого корыта вместо одеяла. Так оглядев крышу со всех сторон Друзья осались какое то время стоять подле неё и просто тупо таращиться то друг на друга, то на неспокойное небо, то на саму крышу. Вышел к ним и дед. Подробности его лица было не разобрать, но даже в темноте можно было разлечить что поглядывал он на них немного сердито и обиженн