Двадцать лет спустя

Лет через двадцать, я думаю, на какой-нибудь встрече выпускников мы накоец-то пересечёмся. Я буду стоять в стороне, нервно курить и смотреть на часы, считая минуты до рейса домой куда-нибудь в Москву/Питер/Владивосток. Тебя, конечно же, я замечу сразу, и какой-то край мозга даже будет хотеть и ждать, что ты подойдешь. И ты подойдешь. Просто не сможешь не подойти.
Подойдешь и скажешь "привет". Так тихо и с такой улыбкой, как можешь говорить только мне. Я улыбнусь и кивну. Просто рот наверняка будет занят дымом или в горле будет стоять комок, неважно. Про себя я отмечу, что ты наконец-то вырос. Не физически. Морально и умственно. И это будет видно по твоему лицу. Ты, естественно, будешь одет очень стильно (как всегда). Я не знаю, в чем буду я, но точно в кедах. Представляешь, я и в сорок лет буду носить кеды! И от этого наверное буду казаться еще ниже ростом, особенно рядом с тобой. Но и это тоже неважно.
Ты подойдешь и мы начнем разговаривать. Только в этот раз говорить будешь ты, а я буду курить и слушать. И я узнаю, что у тебя всё довольно хорошо, что ты владеешь какой-то маленькой адвокатской конторкой, и жена у тебя моложе на пять лет, тоже с тобой работает, и дочери твоей десять лет, и зовут ее как меня (но жена твоя, конечно же, не знает об этом), и родилась она в конце мая, так что в твоей жизни есть-таки майский Близнец, который выносит тебе мозг)
Я буду с улыбкой слушать тебя, цинично вставив в конце, что хотя бы одной Наташе посчастливелось носить твою фамилию. Ты засмеешься и слегка напряжешься. Но потом все же успокоишься и спросишь, как я живу.
И я скажу тебе, что у меня всё прекрасно, и это будет правдой. Скажу, что живу в своем Владивостоке/Москве/Питере, что муж старше меня лет на пять, какой-нибудь бизнесмен, и детей у меня двое, сыну вот семнадцать, дочери семь, и собака у меня есть большая, хаски, и машина, и даже квартира в Питере своя, пусть даже я и сама в Питере живу, но то семейная, а эта своя, и что образование свое философское послала на все буквы алфавита и все-таки стала журналистом, и что абсолютно нет времени на всякие дурацкие мысли и что не помню, когда в последний раз писала что-то кроме статей.
Ты оценишь это, будешь рад, что у нас двоих всё так хорошо сложилось. Я молча проглочу вопрос "а как бы у нас сложилось вместе?", прекрасно зная, что ответ на него ты тоже проглотишь.
В это время ко мне подойдет высокий парень лет семнадцати и скажет красивым низковатым голосом: "Мам, такси уже подъехало". Я кивну, обниму его за плечи и скажу: "Сынок, познакомься, это мой одноклассник". Он протянет тебе руку, скажет "очень приятно", хотя на самом деле ему будет просто пофиг, но он воспитанный, хотя и в сто раз циничнее своей матери. И он потянет меня к машине, но я выпущу его из объятий и подойду к тебе. Скажу "пока, до следующего раза, наверное". И тут ты сожмешь меня в объятиях, вкладывая в них всё то, что хотел мне сказать за эти двадцать лет. И будет в этом и что-то такое, чего хватит и еще на двадцать лет, которые мы не увидимся.
Я похлопаю тебя по плечу, ты отпустишь меня, и я пойду к такси, держа под руку своего сына. И всю дорогу до своего Питера/Владивостока/Москвы мы оба будем думать (я в самолете, ты за рулем своей машины) о том, чего мы друг другу не сказали. О том, что ты не сказал мне, как молился, чтобы твоя дочь была похожа на меня, прекрасно зная, что этого не будет; как боялся предложить жене назвать ее Наташей, думая что она догадается; как смотришь все мои репортажи и читаешь все мои статьи; как хотел написать мне хотя бы одно смс за эти двадцать лет, но так и не смог. О том, что сын мой похож на своего отца, но не на тебя; о том, как мой муж предложил назвать нашего сына Игорем, но я в диком ужасе отказалась, и мы назвали его Кириллом; о том, что за эти чертовы двадцать лет я написала тебе чертову тысячу стихов, но их никто никогда не читал; о том, что моего лучшего друга в Москве/Питере/Владивостоке зовут как тебя, и от этого он мне еще роднее, чем есть на самом деле.
И будет что-то больное в том, как я буду курить в аэропорту своего нового города, выдыхая вместе с дымом все воспоминания о тебе, прекрасно зная, что если ты не выветрился за двадцать лет, то не выветришься и сейчас. И будет что-то грустное в том, как ты будешь читать все мои стихи двадцатилетней давности на своем ноутбуке ночью, когда твоя семья будет спать, прекрасно зная их наизусть.