8-960-451-27-61
8-928-160-16-96
Для связи с автором произведения
Есть конец у любого начала, для всего отмерен свой срок - от рожденья до смерти.
Дитя неразумное, глядя на жизнь впереди, гово¬рит: «Ого-го!»
Юнец, мчась по жизни вперед, погоняет коня. И рад бы старик удержать своего, но, проехав весь путь, вос¬кликнет лишь: «Ах!»
Умирают деревья, трава и цветы. Разрушаются горы, дряхлея.
Может высохнуть море, иссякнуть река, даже вечные льды растопиться.
Смертно всё, только времени ход бесконечен. Всем оно и судья, и палач.
И лишь память человека способна ненадолго от времени мерного хода отстать и вперед чуть продви¬нуться мыслью.
Быть может, когда-нибудь люди смогут, накинув на время узду, управлять им? А быть может, потуги их тщетны и конец им отмеряет время: «тик-так».
ЕМНЫЕ зубцы леса на западе погасили пос¬ледние отблески зари вечерней. Серые сумер¬ки плавно в ночь перешли. Но недолго хозяйничать тьме!
Вот звезда загорелась, еще и еще, скоро весь небосвод засветился.
Легкий шорох воды о прибрежные камни. То река, огибая утес, чуть рябит свою гладь, отражение звезд искажая.
Тишина у реки, не горланят лягушки и рыбы не плещут.
Но что это? Голос чуть слышный.
На вершине утеса сидит человек. Говорит сам с собой, или с кем-то, но с кем? Больше нет здесь живых. Света звезд слишком мало, чтоб его осветить, но голос надтреснут и сипл, будто годы и годы его надорвали.
«Здравствуй, брат! - говорит в пустоту человек. - Ты про¬сти, больше года тебя не проведывал, задержали мирские
дела. Был в Москве, суета, беготня, нет покоя, как не было прежде его. Царь теперь на Руси вместо князя. Ванька, по¬мнишь его? Василия сын. Ты отроком его еще видел. Правда, принял меня хорошо. Не забыл, как спасли мы когда-то от -погибели лютой мать княжну и его самого. Помянул добрым словом тебя и Немка, мою скромную просьбу уважил. Еще попросил он меня на досуге правдивый рассказ о нас написать и дал писаря в помощь. Может, правда, ему интересно, или просто хотел удалить меня вежливо с глаз. Уходил от него я в сомненьи, а потом на обратном пути спрашивал у людей, и, ты знаешь, такое услышал! *
Кое-где говорят, что ты птица ночная. А другие считают, что ты богатырь из былины. Даже слышал в поместье одном, как тобою пугают детей непослушных. Молодые и вовсе не верят, что жил ты на свете. Знаешь, брат, люди быстро добро забывают, зло лишь помнят веками.
А ведь жив еще я, твой друг и соратник. Правда, стар и суставы скрипят, как у той старой клячи, а в душе, для себя, вроде и молодой.
Я часто завидовал тебе и Немку, что, погибнув в бою, не узнали вы старости серой. А сейчас вот подумал, быть может, бог мне жизнь сохранил, чтоб потомки узнали о нас не леген¬ды, а правду без домыслов злых.
Только то, что в горе ты схоронен, я не стану писать. А то жадные люди могут подумать, что добычу ты прятал в моги¬ле, и ограбить решат. Нет, я даже о смерти твоей умолчу. Пусть считают, что жив ты, в отлучке.
Тот, кто зло совершил или только замыслил, пусть уви¬дит во тьме блеск твоих глаз зеленых и поймет: «Байгуш где-то рядом, все видит и готов покарать».
А быть может, когда будет в этом нужда, твой потомок найдет вход в пещеру и доспехи твои заберет. Как когда-то ты снял их со старых костей, для того чтобы зло наказать.
Внизу, под горой, я шатер свой поставил. Писарь там ждет начала рассказа и Игнаша слепой. Жив еще. Слышишь, гус¬ли играют? Хоть и древний старик, но голос его звучен, как прежде. Пусть напомнит, коли что я забуду, ведь он многое знал и о многом наслышан.
Завтра начну диктовать, а сегодня побуду с тобой. Если б только ты знал, как мне скучно без вас, побратимы! Или знаешь, но ответить не можешь? И лишь смотришь звездою с небес, как рассказано в той, старой, сказке.
Я тебе ее сейчас расскажу...»
Человек стал рассказывать сказку тихим, чуть напевным голосом, обращаясь, скорее, к себе, чем к усопшему другу...
«Давным-давно Земля была серой, и всё, что жило и рос¬ло на ней, тоже было серым.
В одном сером доме у серых родителей родились две ла¬почки-дочки.
Пришло время дать им имена, но как отличить близнецов?
Обратились родители к Богу. Он их выслушал и дал два горшочка - один с черной золой, другой с белой глиной. Одну дочь нарекли белым Днем. Ночь назвали другую.
День помогала в работе отцу. Матери Ночь помогала.
Годы в заботах прошли незаметно, выросли в девушек дети.
День по земле плыла лебедем белым, Ночь плыла лебедем черным.
Как круги по воде от упавшего камня, так молва разносила окрест о красавицах слух. Говорили, что краше одной лишь другая, только вот непонятно какая.
Слух дошел до царя, что жил в серой столице. Серый царь сел на серую лошадь, взял серую свиту и поехал проверить тот слух и, коль верно, жениться. Долго ль коротко ехал, вдруг видит, жнет пшеницу красавица Ночь, серп серебряный так и сверкает. А за нею, в венке из колосьев, снопы вяжет День. Повелел слугам царь привести к нему дев, посмотрел и вос¬кликнул:
- Женюсь на обеих! Я ведь царь, и судьбу своих поддан¬
ных вправе решать.
- Нет, - ответила гордая День.
- Нет, - чуть слышно шепнула сестра.
- Что? Вы смеете мне отказать? - серый царь посерел еще
больше от гнева. - Не смиритесь, так силой возьму...
- Царь, смотри! - закричали испуганно слуги. - Из селе¬
ния люди бегут, кто с косой, кто с мотыгой, кто с палкой. По¬
спеши, или вряд ли удастся уйти!
- Что ж, красавицы, выбор за вами, - молвил царь и меч
обнажил: - Смерть, коль нет, если да - под венец.
- Нет, - ответила гордая День.
- Нет, - чуть слышно сестра прошептала.
- Ну, коль так, не привык я делиться, не достанетесь вы
никому! - меч два раза сверкнул, царь и свита умчались, спа¬
саясь от гнева людского.
Но от кары Господней быстрый конь не спасет, не укроет доспехов железо. Царь земной лишь букашка для Бога. Меч из молний метнулся с небес, поразив и тирана, и свиту...
Подошла опоздавшая помощь, не успели сельчане чуть-чуть.
Ночь мертва. Рядом День умирает. Между ними венок из пшеницы плавает в серой крови.
Проклиная тирана иплача, люди к отчему дому сестер понесли.
Можно радость одну на двоих разделить, горе же не де¬лимо. Если мать потеряла дитя своего, потерял и отец его тоже. Ну а если двоих, значит, каждому по два придется.
Мать, взглянув на детей, в тот же час умерла, а за нею отец, кто же выдержит горе тройное...
Смело к Богу шагнула бесстрашная День, словно тень -Ночь пришла за сестрою. Он в смущеньи глаза опустил, оши¬баются, видно, и боги.
- Что ж, - сказал Бог, - вина здесь моя, и, чтоб впредь не
случилось такого, будет День смотреть за людьми, Ночь над
душами станет владыкой.
Ходят по небу сестры с тех пор, а между ними Заря, из их крови.
Первой белая День красит землю в цвета, взятые на не¬бесах, чтобы скрыть опостылевший серый. Ночь же души на небе лелеет, освещая свой путь серебром, чтоб покоя живых на Земле не тревожить. И глядят с небосвода звездной рос¬сыпью души тех, кого на Земле не забыли, ведь память род¬ных и друзей - это тонкая нить, держащая их на крутом не¬босклоне. А забытые скатятся вниз и погаснут...»
Окончив рассказ, старик замолчал ненадолго, а потом произнес, взглянув на звездное небо: «Вот и ты где-тотам, может, светишь?! Если слышишь меня, подмигни».
Вот мигнула звезда. Да нет, показалось, это слезы из глаз стариковских затуманили взор.
Серп серебряный медленно выплыл, припозднилась се¬годня луна, залила землю светом неверным, в тихой глади воды отражаясь.