(всего-лишь-мой-сон)
пустыня – это черствые песочные крошки.
моя пустыня создана за время двадцати двух овечьих прыжков. в ней всё по мотивам пьяной сказки
мы оставляем себе целое окно неба. у нас с тобой – ночь сложных вопросов.
твоя очередь
- а теперь скажи мне: как вести себя В ТОЙ ИЛИ ИНОЙ ситуации?
я не хочу отвечать и в упор смотрю на бутылку, способную развязать нервные узлы и язык.
а у меня есть синее стёклышко. детский хор в моей голове просит молчать о его существовании и ни в коем случае не отдавать его тебе.
я улыбаюсь внутренним психопатам.
на хуй тебе синее стёклышко?
я выговариваю: в-той-или-иной-ситуации-нужно-вести-себя-достойно.
мы измеряем сутки в вопросах. никаких монологов. вопрос-ответ. перестрелка.
- жаль, что у нас нет синего стёклышка.
смех и слёзы. я понимаю, что нельзя. я объясняю тебе, что нельзя. а единственный голос, имеющий вид на жительство в моей голове, ампутирует стоны маленьких. и шуршит: ты ведь ему доверяешь.
я нервно усмехаюсь и протягиваю крошечный осколок неба тебе.
даёшь мне бутылку и запрещённое стёклышко.
- спрячь небо в ладошке и сделай глоток.
- да,сэр
- теперь ты можешь делать всё, что хочешь.
я думаю, что хочу быть выше всего этого. выше тематической дрожи над собственной свободой.
а может быть я думаю совсем не об этом. просто хочу летать. я отрываюсь от бетонного пола на несколько метров.
несколько метров от твоего счастливого смайла.
а через час или пятилетку вопросов я возвращаюсь домой.
я сижу в тёмном углу на белой простыне и радуюсь самодостаточности контрастов.
мама просит отчёта о потерянном времени.
я очень хочу рассказать ей о тебе, об осколках неба и метрах вверх и доверии…
в моём семнадцатом ноябрьском сне включается телевизор.
мне страшно. и
с вежливым оскалом я говорю, что очень хочу спать.