Голубоглазый жесткий супермен,
По экстерьеру – истинный ариец.
Ему такие выси покорились
На выходе из институтских стен!...
В тот год, когда журфаковский диплом
Я защищал раскованно и круто,
Он получил диплом литинститута,
Знак качества на нем – куда с добром!
Вопрос: а как же он туда попал,
Провинциальный хлопчик украинский?
Понятно, что чего-то накропал,
Но конкурс... Как пробился без заминки,
Когда на место сотня удальцов
Претендовала? В группу студиозов,
На пьесу бросив взгляд, в конце концов
Определил решеньем Виктор Розов,
Крутой советский классик, мастодонт...
Он лекции читал, а Толя слушал...
Литературы русской генофонд
На Крыма мощный шквал идей обрушил.
Липатов, Зорин, Долматовский... Все
Архистратиги от литературы
Преподавали в этом «медресе»...
Инъекциями вкуса и культуры –
Спецкурсы: Достоевский, и Толстой,
И Чехов... Разумеется – и Чехов...
Любой профессор яркой сверхзвездой
Сиял студентам... Собственно, успехов
Никто авансом Крыму не сулил...
Писать и сам Всевышний не научит.
Но вуз мировоззренье озарил –
И «гениальность» более не глючит,
А понимаешь: только труд и труд,
Обидные и глупые ошибки
И их преодоленье приведут
К овациям, аншлагам – с жизнью сшибки...
Путь к осознанью труден... Но литвуз
За одареннейших стоял стеною,
Пытаясь хоть слегка облегчить груз...
Какой измерить мерой и ценою:
Сам ректор не гнушался попросить
Философа с эстетиком, чтоб Крыму
Судьбу на полдороге не рубить:
Не прибегать в зачетах к пережиму,
Поскольку перспектива в нем видна
В драматургии и серьезной прозе...
За каждый шаг – высокая цена...
Благодаря, он понимает, «Розе»
Был принят в сверхэлитный институт.
Островский в русской пьесе – главным богом,
Сергеича его посланцем чтут.
Он был категоричным педагогом:
Давил на их мозги во всю педаль,
Старался под себя подмять с азартом.
Его конек – подробности, деталь..
А Крым -- вразрез – увлекся Дюренматтом...
В Саратове спектакль – его диплом.
Он целый год стоял в репертуаре.
Куда же дальше? Где построить дом,
Пока мы на подъеме с ним, в ударе?...
Чему учился я – читай «Журфак».
Что ни наставник, то – звезда, великий!
По ним сверять мне в жизни каждый шаг,
В душе – навечно – их святые лики.
Вуз завершен. У каждого из нас
Своя судьба и цель, своя дорога..
Что понимаю и могу сейчас,
Тогда б уметь... Но все – по воле Бога...
Крым неохотно едет в Черновцы.
Опаска предвещает местечковость.
И местного театрика отцы
Охотно демонстрируют дубовость.
Крым пьесу нес с волнением в театр...
-- Джордано Бруно? Значит – Солженицын? –
«В сердцах читает» задубелый кадр,
Лицом – Балбес, а нравом – Трус, как Вицин...
Крым светлую комедию принес..
Точь-в-точь, как Огурцов:
-- Над кем смеетесь?...
Хотелось двинуть жлобу в хитрый нос,
Да толку – пшик... К тому ж – не плюй в колодезь...
Театровед Иосиф Киселев
В «Культуре i життi» статейку тиснул,
В которой был оправданно суров
И желчью в адрес тех придурков брызнул.
Мол, есть на Украине драматург,
Чьи пьесы принимают к постановке
Москва, Саратов, бывший Петербург.
И в ожидании наизготовке,
Что им еще предложит этот Крым...
И только украинские театры,
Как будто кто в глаза напрыскал им,
В упор не видят... Не на месте кадры...
Крым – выученик Розова. Гигант
Советской пьесы Крыма взял в студенты,
Определив, что зреет в нем талант.
Талант созрел... С него – театрам – рента,
Сулящая у зрителей успех,
Что поняли уже во всем Союзе...
На Украине – что – тупее всех?
Сидят, сосредоточившись на пузе...
Спич Киселева кой-кого задел –
И Крым внезапно в фокусе вниманья.
Но предложили творческий задел:
О производстве, приложив старанье,
«Сегодняшнюю» пьесу написать...
Он написал – мечтал о постановке.
Но с этой пьесой – славе не сиять.
Театр поставил. Видно установки
Пришли сюда из Киева. Идет
Спектакль в Черновцах. Стыдится автор.
-- Снимите постановку – совесть жжет!
-- Как хочешь... ---
Сняли, пару раз сыграв то...
Да, первый опыт комом. Толя зол.
Под дых бьет время – и душа несчастна...
Крым от театра до поры ушел:
К нему вдвойне цензура «беспристрастна».
...Меня дорога повлекла в Сибирь,
А им меня возможно заменила
Там, где едва ль мне нужен поводырь,
В том городе, чья колдовская сила
Меня не устает издалека
К ответу призывать и поклоненью.
На свет приходу, одухотворенью
Ему обязан я на все века...
-- Писатель классный Анатолий Крым,
Все черновчане без ума от Крыма... –
Кузен мой Боря восхищался им.
Впервые он назвал мне это имя.
У восхищенья сложный был контекст.
Я понимал, что восхищенье Крымом --
В мой адрес лишь провокативный тест:
Мол, он сумел, а ты пока активом
Ни город не прославил ни семью...
-- Да ты не понимаешь ни бельмеса:
Я доблестно торю стезю свою... --
Но Крым, понятно, море интереса
И прежде вызывал, а уж теперь...
Вдоль судеб проведем две параллели,
В им приоткрытую вломившись дверь:
Мы сверстники? Почти. На самом деле –
Он старше на полгода или год.
Не ведаю, служил ли он солдатом.
Я отслужил свое – и переход
В московские студенты – с ароматом
Удачи был синхронным – и могли
Встречаться, но не встретились в столице.
Потом пути-дороги повели
Его в мои родные Черновицы,
Они же, понимаешь, Черновцы,
Меня -- в столицу «солнечной» Сибири –
Поразбросало в разные концы.
Мы оба жизнь у краешка скоблили:
Он выдавал шедевры на тэвэ,
По радио вещал я в репортаже,
Давали пищу власти и молве.
Я песни выдавал в эфире даже,
А он замыслил написать роман.
Как он сумел, из суеты не выпав?
Текучкой не захвачен был в капкан --
Сметен с прилавков мигом Крымов «Выбор».
Наверное причиной институт –
Заведомо другая установка:
Коль на журфаке репортажей ждут,
От горьковца – романов – и неловко
Мы делаем начальные шаги,
А далее выносит на орбиту
Сама судьба, но только ей не лги,
Паши-твори – и не вменяй в обиду
Судьбе, что у кого-то быстрый старт,
А у тебя такой неторопливый,
По капле ток дающий, реостат
И разум неактивный и сонливый...
Я песенки писал для передач,
А Крым к второму подступил роману –
Несоразмерность творческих задач...
Чья психика быстрей самообману
И легче поддавалась? Вроде был
Ужасно я делами озабочен...
А Крым безостановочно творил –
И прорывался...
-- Было трудно?
-- Очень! –
Но строчка за строкой – работа шла.
Талант в работе каторжной гранится.
И на прилавки новая легла
Увесистая, умная «Граница
Дождя»... Потом к читателю пришел
И третий – «В ожидании мессии» --
Роман... Он всеми встречен хорошо,
Уже известен автор всей России,
Всей Украине... Весь СССР
В ажиотаже: дерзкий Анатолий --
Для многих в цехе творческом пример
По части составления историй.
Кропатель это понял про себя
И снова стал писать с усердьем пьесы.
А местный люд, высокое любя –
Традиция: у многих интересы