На работу я все-таки успел. Впритык. Зато вошел в издательство вместе с главным редактором. Протянув сухую жилистую руку, он ехидно осведомился:
- Опаздываем, Глеб Владимирович, а?
Если была бы такая болезнь «дисциплиномания», то он, по-видимому, не избежал бы летального исхода. Однако, слово «мы», употребленное во множественном числе, было с его стороны явным просчетом.
- Ну что вы, Юрий Александрович, у нас с вами еще целых полминуты.
Для убедительности я постучал пальцем по циферблату. Главный сделал вид, что удивлен, мы раскланялись и я побежал в свою редакцию, перепрыгивая через две ступеньки.
Сегодня все сдавали годовые отчеты, и на моем столе уже лежала скромная стопка бумажек, написанная членами нашего доблестного коллектива. Теперь я должен составить общий отчет редакции и рапортовать наверх о героизме скромных тружеников и о достигнутых ими беспримерных успехах на ниве отечественного редакторского и издательского дела. С беседами и перекурами я занимался этим делом часа два. Потом позвонил Лелику – своему однокласснику, хирургу, который на досуге увлекается психиатрией. Мы не виделись довольно давно, и моему звонку он, похоже, был рад. Мы договорились, что вечером я к нему заеду. Тут мне принесли корректуру нового сборника, и я стал обзванивать авторов.
В два иду обедать. По лестнице навстречу мне поднимается Вика с Димой-Леней. Мы сухо здороваемся, и я прохожу мимо. Такое чувство, что он смеется мне в спину. Меня передергивает, и я оборачиваюсь. Они уже скрылись за поворотом лестницы. Одеваюсь и выхожу на улицу.
- Что, черт возьми, меня так бесит? Ситуация бытовая – разменяла одного в сорок на два по двадцать.
Очереди почти нет. Я беру рубленый бифштекс с жареной картошкой и жду, когда будет готов кофе. Молодой человек за стойкой выставляет чашки. Беру свою, ставлю на поднос. Оборачиваюсь, Вика стоит в дверях. Иду к столику, сажусь и начинаю есть. Она садится напротив.
- Что-нибудь случилось, Глеб?
- Нет, все нормально.
А разве нет, думаю я? Ее красивые глаза смотрят настороженно и с вызовом.
- Нам нужно поговорить. Я приду к тебе сегодня вечером?
- Как хочешь, я буду поздно.
- Ладно, я дождусь.
У нее есть ключ от моей квартиры. Кофе еще горячий. Пью его мелкими глотками.
- Ты что, ревнуешь меня к Диме?
- Ага, все-таки Дима.
- Это же глупо. Ну ладно, поговорим вечером.
Она встает и идет к двери, покачивая бедрами. Это она переборщила, но фигура у нее прекрасная. Я допиваю кофе.
Ох уж этот Дима-Леня. Он принадлежит к тому типу мужчин, которых я ненавижу. Низенький, уже лысоватый, пухленький. Одетый всегда модно, но неряшливо. Хочется подвесить его за розовые ушки и выьить пыль. Нагловатый, самоуверенный. Он, наверно, точно знает, с какой стороны у бутерброда масло. И никогда не ошибается. Такие - очень любят себя и очень уважительно относятся к своим желаниям. Эдакий хитренький кукушонок, сука. С безотказным половым аппаратом.
Я ставлю на стол пустую чашку. Настроение совсем нерабочее, но идти надо. Много работы. В конце рабочего дня я иду курить. И в коридоре опять встречаюсь с неразлучной парочкой, как нарочно.
- Курить? – спрашиваю я доброжелательно.
-Пора отвыкать!
- Отвянь – бросает мне через плечо Дима-Леня. От него пахнет потом и дорогим одеколоном. Он поворачивается и с вызовом смотрит мне прямо в глаза.
Я прекрасно знаю, что нужно делать. Хотя он моложе, я тяжелее и, видимо, сильнее. Прямой в голову, носком ботинка чуть ниже колена, левой в печень, и когда он упадет, вмазать, втоптать этот мешок с дерьмом в пол. В коридоре никого нет. Что же тогда держит меня? Страх? Нет. Я неспособен ударить человека? Способен. Что тогда? Маска?
Все окрашивается серебряным лунным светом. Начинает крутить суставы. Мое тело превращается в хитиновый панцирь и откуда-то, из самой глубины гноем на поверхность выдавливается нечто, что я пытаюсь сдержать последним усилием воли. Через вечность лунный свет начинает меркнуть, и цвета приобретают обычную теплоту.
Я вижу бледное лицо Димы-Лени, испуганные глаза Вики. Поворачиваюсь, вхожу обратно в редакцию, сажусь за свой стол и закуриваю. Никто не делает мне замечания. Беру недочитанную статью, перелистывая страницу. Буквы пляшут перед глазами. Ко мне с вопросом обращается Таня, наш корректор. Мы обсуждаем что-то, спорим. Потом она спрашивает, как я себя чувствую.
- Танечка, с чего вы взяли, что я болен?
- Ну, Глеб Владимирович, понимаете… у вас глаза как-то странно блестели… и, вы, только не смейтесь…, по-моему, зрачки были желтые.
- Ерунда, Танечка. А вообще (ляпаю я ни к селу ни к городу), глаза – это зеркало души.
И когда я понимаю, что сказал, мне становится страшно.
продолжение следует...