Много лет назад их дороги пересеклись. Мужчина, растерявший за предыдущую жизнь всё, кроме богатого жизненного опыта, и девочка, не успевшая приобрести ничего, кроме болезненного страха одиночества, цепкой паутины ярких иллюзий и обостренной интуиции.
Что-то более властное, чем расчет, здравый смысл и подчинение обстоятельствам толкнуло их друг к другу. Мужчина, прошедший большую половину кругов ада, выстроенного в собственной душе, и девочка, уставшая терять равновесие от шаткости внешнего мира.
Девочке хотелось уверенности хоть в чем-то: постоянстве мест, времени, чувств и слов. Мужчина хотел свободы, полной, ничем не стесняемой. Иногда он шёл к этой своей цели напролом, а девочка цеплялась за рукав, чтобы не отстать и не остаться одной в мире, который никогда не был для неё особо гостеприимным. Мужчину это раздражало и льстило одновременно. Он грелся возле её света, который тогда казался ему почти единственным огнём в окружающем неверном сумраке. Он как мог берег этот слабый язычок пламени. Он протягивал к нему руки, то ли защищая от порывов ветра, то ли вбирая в себя тепло.
Немного побродив по свету, они вошли в старый лабиринт, выстроенный другими людьми и прихотливыми силами природы много лет назад. Люди входили туда через широкие ворота и углублялись в извилистые внутренние коридоры. Каждый сначала хотел подняться как можно ближе к солнцу, туда, где огромные окна доверчиво распахивались навстречу утреннему ветру, где летом можно было загорать, а зимой смотреть на такие близкие зеленые от мороза звёзды.
Но лабиринт был огромен, коридоры извилисты, многочисленные надписи на стенах противоречивы. Были коридоры, заканчивающиеся тупиками, коридоры, обманчиво ведущие вверх, а на самом деле уводящие вглубь подземелья. Были места, где через маленькие трещины в стенах было видно внешний мир, и идущие останавливались не в силах оторваться от этого зрелища. Они оставались там на дни, складывающиеся в года и десятилетия. Желание увидеть солнце умирало в них, оставляя в душах смутный след несбывшегося. Те, которые рождались в этих запутанных стенах, уже не верили в необходимость продолжения пути. В лучшем случае они перебирались на другой ярус, где трещина в стене была по больше. Открытое небо, где солнечные лучи перепутались с прядями облаков, становилось для них легендой, красивой сказкой, придуманной для того, чтобы сильные всё-таки к чему-то стремились, а слабые не путались под ногами и не начинали биться головой о равнодушные каменные стены.
Но самое страшное было в другом. Кое-где стены замка светились неверным светом, в котором умирали по углам тени, цвета принимали грязно-серые оттенки, звуки менялись до неузнаваемости. Этот свет видел только тот, кому дано было видеть. Остальные принимали его за солнечные отблески и доверчиво и радостно смотрели на странное сияние, рассеивавшее успевшие надоесть скучные сумерки. Но призрачная радость длилась недолго. Бесцветные сполохи проникали в сознание людей, пробуждая в них всё то темное и страшное, что они успели впустить в себя за свою предыдущую жизнь, но до поры до времени дремавшее где-то в дальних уголках души. Если люди слишком долго находились среди неверного свечения, то их лица начинали напоминать белые, ничего не выражающие маски с пустыми тёмными провалами глазниц. Вернее, призрачное свечение одаривало своих невольных поклонников одинаковыми, похожими на погребальные, масками, и близкие переставали их узнавать.
В душе девочки темноты почти не было, и она проходила эти места съёжившись, торопливо озираясь на мутные извитые тени по углам. Ей было неуютно и хотелось как можно быстрее миновать это место.
Для её спутника же, наоборот, там было полное дежа вю. Ему казалось, что он уже это видел где-то и когда-то. Он все дольше и дольше задерживался в таких коридорах, с трудом выходя потом из странного сомнабулического состояния. Иногда, даже проходя по светлым, увитым плющом галереям, на его лице явственно проступала белая безликая маска. Он постепенно перестал смеяться вместе с девочкой, раздражался, когда она строила планы на будущее. Он стремился вперед только для того, чтобы скорее найти очередное призрачное свечение стен.
Она чувствовала, что теряет его. Она устала всё время судорожно цепляться за его руку, но усталость от вечного страха остаться одной в негостиприимном мире запутанных крутых лестниц и галерей иногда ведущих в никуда. Когда, в очередной раз он грубо отшвырнул её, почти бегом направившись к сборищу безликих теней у светящейся стены, она отчетливо поняла, что это всё… Она по инерции попыталась то ли удержать его, то ли устремиться за ним, но безликая толпа угрожающе зашевелилась. Чужаков без личин здесь не жаловали. Прежняя, обманчивая аморфность сменилась агрессией, и когда толпа,в которой растворился её спутник с угрожающим перешёптыванием начала приближаться, страх, сменивший растерянность, заставил её повернуться и бежать по пересекающимся под невероятными углами коридорам не разбирая дороги.
Дальше девочка шла одна. Она научилась не спотыкаться в темноте, не простужаться от сквозняков и не покупаться на дешевые обещания случайных попутчиков. Люди, которые ей иногда попадались на пути, были, как правило, одиноки и несчастны. Совместное времяпровождение только обостряло её пустоту и недоверие к миру.
Постепенно в коридорах становилось всё теплее и светлее. Иногда сюда долетали запахи свежескошенной травы и сохнущего после дождя леса. Она уже чувствовала, что скоро достигнет цели. В душе было светло и свободно, но радости не было. Она уже научилась самостоятельно справляться со всеми тяготами пути и обогнала многих, кто тоже стремился наверх. Усталость уступила место равнодушной легкости. Цель пути превратилась в средство не сойти с ума в путанице переходов и, каким-то наитием выбирать правильное направление. В построенных похоже сумасшедшим архитектором много лет назад галереях становилось заметно теплее, а воздух уже не вызывал воспоминаний о закрытых погребах и брошенных под тяжелой крышкой колодцах. Наконец она почувствовала, что конец её пути близок. Крутая, уходящая в темноту каменная лестница с неподдающимися времени и всем прошедшим по ней ранее ступенями сама легла под ноги девочке. Деревянные некрашеные перила были теплыми и шероховатыми на ощупь. Они словно доверчиво подставляли ей плечи – держись и иди. И она пошла, не раздумывая и не оглядываясь. Возможно, если бы это случилось раньше, то она захлопала бы в ладоши от радости или присела бы где-нибудь в уголочке и начала строить догадки об ожидающем её впереди. Но это случилось тогда, когда случилось, и в душе девочки уже не было места ни щенячьему восторгу , ни придуманным страхам и сомнениям. Только усталый покой и чувство легкой пустоты от завершения одинокого пути. Тяжелая дверь в конце лестницы легко открылась и навстречу распахнулась прозрачная синева неба с нездешними обрывками облаков. Вместо привычного твердого камня под ногами ковер разнотравья, жужжание пчел над низкорослыми темно-зелеными кустиками с яркими розовыми ягодами.
Мир, который она неожиданно обрела, был на первый взгляд простым и доверчивым. Люди, живущие в нем, не строили заборов вокруг своих жилищ, упрямый плющ вился по светлым, распахнутым рамам окон. Никто не пытался чем-то её обидеть, но и помочь тоже. Она шла сквозь этот мир, задумываясь, но не задерживаясь нигде.
Девочка быстро поняла, что теперь ей надо будет научиться жить в этом мире. А он был действительно странным, люди в нем кроме непосредственного общения друг с другом, общались с небом, запуская воздушных змеев. Если рождался ребенок, то летел в небо кувыркаясь змей из ярких кусочков пеленок, со смешными погремушками по углам. Если любящие друг друга решали сказать об этом, то поднимался в небо змей из соломенных, деревянных и кружевных колечек. И небо узнавало, что любви в этом мире стало чуточку больше.
Первым, кто проявил к ней участие здесь был высокий седой мужчина, чем -то неуловимо похожий на того, которого она потеряла среди призрачного сияния замковых галерей. Она встретила его после проливного неожиданного дождя, от которого, не успев укрыться, вымокла до нитки. Он шагнул на тропинку, неся на плече большого воздушного змея, изрядно подмокшего, абсолютно белого, без рисунков. Абсолютное одиночество – говорил небу ТАКОЙ змей. Молча набросил ей на плечи куртку, сказав что-то на непонятном языке и быстро пошел дальше. Он оставил выбор за ней, и она его сделала, стараясь не отстать. Он не закрыл перед ней двери своего дома, а она старалась не нарушить раз и навсегда заведенный там порядок жизни. Она совсем не понимала его языка, но могла часами смотреть, как он мастерит огромных воздушных змеев для своих соседей. Они не говорили друг с другом, но им было хорошо вместе. Его имя ей ничего не говорило, и она назвала его Дарующим полет. Он не возражал, но её не называл никак, и это почему-то не мешало. А одиночество не ушло, оно словно изменилось, превратившись в некую упругую стену, отделяющую их друг от друга. Когда девочка делала шаг вперед, стена не становилась более проницаемой, она просто отдвигалась. Казалось, временами, что это непонимание сгущается вокруг как темнота, а за ней следом опять придет привычная, но нежеланная пустота…
Наконец она поняла, что нужно делать. В дну из темных малозвездных ночей она собрала все, что у нее оставалась от прежней жизни: одежду, мелкие безделушки и сделала своего первого змея. Она старалась так, словно хотела вдохнуть жизнь в хрупкую конструкцию из клочков материи, разноцветных бусин и огарков свечей оставшихся от её долгого восхождения к этому теплому и спокойному миру. Утром смешной позвякивающий змей был готов и досыхал на раннем, робком солнышке. Она разбудила Дарующего Полет и знаками показала, что ей нужна помощь. Вдвоем они запустили её змея и он, сначала неловко кувыркаясь, стал набирать высоту. Потом теплые потоки мягко подхватили невесомый квадрат, и нить уверенно загудела в привычных руках мастера воздушных змеев.
Вскоре он исчез из виду, и только вибрация нити говорила о том, что он живет своей жизнью где-то среди бескрайней голубизны неба. Девочка ласковым движением погладила нить, словно окончательно попрощалась с кем-то или с чем-то очень значимым для себя и резким рывком оборвала её. Маленький летун получил свободу, а девочка обернулась к, опешившему на секунду, Дарующему Полет.
-«Все»,- легко улыбнувшись, сказала она. «Я выучу твой язык».
---«Хорошо», - ответил он, и это было первое слово, которое она поняла. Какое-то время они так и стояли, чувствуя друг друга плечами, и смотря в распахивающуюся высоту прозрачного света. И только обрывок нити в его руках напоминал о том, что прошлое никогда не заканчивается навсегда.