" Одинокая птица, ты летаешь высоко,
И лишь безумец был способен так влюбиться,
За тобою вслед подняться,
За тобою вслед подняться.
Чтоб вместе с тобой
Разбиться.
С тобою вместе"
Наутилус Помпилиус, Вячеслав Бутусов - Одинокая птица
Поезд ломал крылья чьей-то мечты о суровую действительность. Пробегая маленькие невзрачные станции, он щедро извергал на ухоженные перроны крупных городов мешанину из людей, чемоданов, сумок, пакетов, собак и рюкзаков, неизменно увозя с собой новую партию судеб под звуки монотонно гнусавящего голоса.
Они не смотрели друг другу в глаза. Никто из них и не догадывался раньше, что когда-нибудь это окажется так тяжело сделать. Их руки теребили одежду и пакеты, а разговор – ворох пустых, никому не нужных сейчас фраз. Цепляясь за реплики о погоде и о том, что ему необходимо будет сделать в первую очередь на новом месте, они бездарно тратили отведенные на прощание минуты настоящего, стекающие с каждой секундой в резервуар со Счастливым Прошлым песочных часов жизни. Закуривая новую сигарету, в надежде сократить количество песчинок времени, его ладонь дотронулась до холодной руки с горящим пламенем зажигалки и почувствовала исходящую от неё дрожь. Он поднял голову, и зеркала встретились, обнажив терзание душ, которое так боялись увидеть их хозяева. Слова, что безумно хотелось, но так больно было произнести, клокотали слезами в горле.
- Твои руки почти посинели. Лед настоящий…
- Не беда… Как мало… Как мало мы были вместе. Как мало я был счастлив.
- Я тоже жалею об этом. Ты будешь звонить или писать?
- Хочешь, буду, но зачем…
- … если мы никогда больше не увидимся?
- Да, - прошептали его губы.
«Хочу к тебе! - отчаянно крикнула душа сквозь серо-голубые врата. - Обними меня, наконец!»
Руки бросили глупые атрибуты расставания и обвились вокруг нежной шей и крепкого торса. Они то блуждали по отданному на нежное растерзание телу, пытаясь запомнить каждый его миллиметр, то, окончательно убедившись, что такого больше никогда не будет, отчаянно впивались в одежду, мешавшую насладиться знакомым вкусом счастья. Губы, готовые позабыть все приличия, чуть касались кожи на его шее, разливая по телу огонь горячего дыхания.
Они стояли так до тех пор, пока равнодушное бурчание об очередной неизбежной разлуке не прекратилось, и проводники не стали заходить в вагоны. Чемоданы взлетели с перрона и погрузились в вагон. Формальное рассматривание и без того давным-давно знакомых билетов закончилось, и уезжающего пригласили войти. Поезд тронулся, но непослушные губы крылом птицы успели коснуться губ того, кто выбрал эту точку земного шара в качестве места протекания своей жизни, и сохраняли ощущение полета поцелуя до тех пор, пока станция с её огнями и суетой не скрылась из виду.
Проводница уже сняла свой пиджак и несла кому-то очередную кружку чая, когда он, наконец, очнулся от своих мыслей и поймал её взгляд-нож. «Мы с ним просто друзья», - вдруг зачем-то слетело с языка. Голос был чужим. Да и слова, явно, тоже. «Угу, - кивнула проводница. – Так оно сразу и видно». «Настоящая мужская дружба», - фыркнув в кружку, добавила она.
Но ему было уже наплевать на её реакцию. Лишь стыд от своей предательской лжи заставил его вновь отвернуться к стеклу двери.
В небе летела вольная птица, ровняя своим крылом холмы и низины, леса и озера, пески и плодородные почвы. Как хотелось ему еще недавно также взлететь, поймать братский удар ветра в грудь и крикнуть, как тот Маугли, свободному шутнику: «Мы с тобой одной крови. Ты и я!»
Железная разлучница – змея, снабженная всеми удобствами, везла, заскучавшие у грязных стекол её туловища, стайки птичек, переставших получать наслаждение от своего «гордого, свободного полета» ещё на перроне.
«Теперь ты вольная птица! Ты же этого хотел!» – попытался он себя подбодрить почему-то вслух. «Вольная, - печально подтвердил проходивший мимо пассажир, решивший, что это было обращение к нему. – Жаль, что не от себя…» Незнакомцы понимающе переглянулись и разошлись по своим местам.
«Все равно до следующей станции обратно не упорхнешь», - решил каждый из них.