У меня такое ощущение, что ничего не получается. Мне гадко. И противно.
А ещё ощущение собственной ненужности. Хочется выпалить сетевое “брр...”. И не то, что бы от холода, просто гаденько на душе. Кто-то близкий и нужный оказался грошовым лицедеем. Выворачивается наизнанку, белилами вымазывает лицо и пугает сам себя. Потому что окружающие уже мало чего боятся. Скорее просто не доверяют. Не доверяют, не пускают, отталкивают. А я не боялась. Старалась отладить мосты и бросить курить. Осветить затемнённую сторону и стать стройнее. Не ради себя. На себя в тот момент было наплевать. И ничего не хотелось. По крайней мере, для себя – не хотелось.
Утончённая получилась история. Чуть рафинированная. Беспросветно стыдливая.
Смотрю на мир за окном. Мохнатые лапы лиственниц невольно протестуют. Идут на поводу у ветра. Небо стремительно падает на город и бежит к стокам – под асфальт.
У погоды сегодня истерика. На окно налипают капли. Небо кусочками стекает по стеклу. Кто-то такой же, как и я пишет сейчас персональную исповедь, предназначенную для всех и вся.
Кто-то пишет на руке, коряво вырисовывая буквы синей ручкой; кто-то водит пальцем по запотевшему стеклу; кто-то тревожит песок на берегу.. . кто-то пишет на коленях, лёжа в больничной койке и точно зная, что это – его последняя исповедь.
Уходя, мы все что-то после себя оставляем. Даже предметы имеют свойство погибать. Судороги электричества. В маленькой провинциальной больнице умирают лампочки. Дёргаются в предсмертной агонии, жалкой и бесподобно театральной. Больничная атмосфера меня угнетает. Свет в скважине белой двери. Пусть будет свет в конце тоннеля. На самом деле – лампа. Люди склонны всё преувеличивать. Может, и я в таком случае преувеличиваю? Рисую жалостливую картинку забитости. Ценю собственное творчество и наслаждаюсь произведённым эффектом. Может, всё действительно так?
Горшки. Передо мной сплошной ряд горшков. Точно так же можно было бы сказать и о людях: передо мной сплошной ряд людей. Проходят мимо. Заглядывают в глаза, но, испугавшись собственной смелости, отворачиваются. Не верят никому. И вечно недовольны.
Мы, оказывается, сокрушительно ограниченны. И ограниченность эта сшибает с ног, - потому как начинается и заканчивается недовольством. Мы недовольны всем и вся: утренним кофе, выбранной профессией, новым стулом, старым соседом. Жизнь от начала до конца представляется бесконечной чередой неудобностей и неуютностей, день за днём сменяющих друг друга. Забывая как это и зачем, мелочам мы уже не радуемся, а только раздражаемся; начинаем ругаться с самого утра – портим друг другу день. Окружающая действительность оказывается на месте раздражающего фактора, и нас уже не заботит, что мы же её туда сами и водрузили. Понимание, то самое понимание, что граничит с осознанием, становится всего лишь красивым словом, наравне с благородством и рыцарством.
Всем, нам всем кажется, что всё лучшее обходит нас стороной, словно держит пионерское расстояние с чужим личным пространством. На данный момент я уподобилась этим всем.
В толпе этого не замечаешь – внимание занято окружающими мелочами. Каблук мерно проваливается в холодную, оцепеневшую землю. Размеренно погружаюсь в омертвевшие песчинки, протягиваю руки, цепляясь за воздух.
Ощущаю ваши желания.
Вы прожигаете мою спину взглядами. Вашу злость подам вам же. Чай, господа.
Образы комнат всплывают и испаряются. Продолжение шторы в отражении стола. Вытертый чужими ботинками пол. Чёрные, тонкие буквы алфавита. Коробочное настроение узких пространств проникает в каждого, жрёт изнутри, заставляя выжигать рутинные мудрости в сознаниях ближних.
Город, наверное, тоже ощущает свою ненужность. Забытые Богом маршрутные остановки вдоль поеденных ржавчиной рельсов. Забытые Богом рельсы. Забытый Богом город с его тупиковыми улочками и приземистыми жёлтыми домами. Здесь живёт кто-то. И здесь живу я. Несу с улиц ту самую пресловутую жизнь, вытираю о коврик в прихожей и оставляю на грязных подошвах.
Что-то ломается. Лопается по нитке, как туго натянутая верёвка, и падает пóд ноги незаказанной бандеролью. Выбивает пыль. – Сорвавшегося с цепи цербера выпускает на волю: о холодную стену свободы пусть ударится всем телом. Все её так жаждут.
Название раздела: “Это сладкое слово свобода”. Такое ли уж оно сладкое? Свобода есть у каждого, только никто ей не пользуется. Воспользуйтесь моей. Вдвойне эффективнее.. . это наблюдение.
Наблюдение раз: нам нравится чужое.
Наблюдение два: мы все эгоисты.
Наблюдение три (совокупность первых двух): мы не умеем делиться. Не следуем заповеди Господней.
Грешим. Потому и руки испачканы в муке. Испачканы звучит почти так же, как и испечены.
Baker.. .
Baker, Baker baking the cake,
Make me a day.. .