Опять эти чёртовы ночные кошмары… Штатные лекари Сова, Жаба и Богомол как-то заикались ей даже о лунатизме, но сделать толком, как всегда, ничего не смогли. И опять побег от Карабаса Барабаса, сопровождавшийся чудовищно раздутыми обстоятельствами, и опять в конце сна, как всегда неожиданно, какое-то носатое чудовище с носком на голове… На этот раз оно просило защитить от разбойников.
Просыпаться в такие утра невесело. Но погода была хороша, и остатки сновидения, серыми клочьями витавшие у неё перед глазами, были пронзены и разогнаны алыми лучами солнца.
Не подобны ли иные из нас утреннему светилу тем, что стремимся развеять кошмар, в котором обитают другие? Она — подобна. Вначале она пыталась сломать тотальную рабовладельческую систему Карабаса изнутри, но потом сделала — единственный интеллектуал в труппе — глубокомысленный вывод, что нельзя изменить систему, находясь внутри системы. Затем — побег… Так, хватит об этом! И Мальвина широко распахнутыми глазами выглянула во двор.
В дальнем его углу привычно рос дуб, а на нём был повешен мальчик. Буратино. Слава Богу, за ноги — ещё можно спасти.
Не выходя из дома, девочка с голубыми волосами отдала Артемону нужные распоряжения, и он галопом ускакал в лес доводить их до исполнителей. Сама же Мальвина, зная, что с мальчиком всё, считай, уже в порядке, предалась размышлениям о том, как развивать построенное на её идеях сообщество, альтернативное системе Карабаса.
Беда сообщества состояла в том, что оно не производило всех нужных для самоподдержания продуктов. Мыши вынужденно воровали в городе сыр и колбасу, сорока сладости, а Артемон булки. И первым шагом к радикальному улучшению ситуации Мальвине представлялась постройка скотофермы и колбасного завода…
Её мысли были прерваны появлением горе-консилиума — Совы, Жабы и Богомола — собравшегося над уложенным уже в постель висельником. Как бы подготовить новые медицинские кадры, промелькнуло в голове. Посовещавшись, лекари так и не вынесли окончательного вердикта относительно Буратино, но многократно (с разными, правда, интонациями) упомянули в качестве лекарства касторку. После чего стремительно удалились.
— Не нужно касторки, я очень хорошо себя чувствую! — простонал в ответ деревянный мальчишка.
Чёрт побери, а ведь кадры — это ещё один продукт, которым система себя не обеспечивает, подвела она мысль о врачах под предыдущую и, нахмурив брови, приняла скорбное решение: что ж, придётся самой.
— Буратино, умоляю тебя — зажмурься, зажми нос и выпей.
— Не хочу, не хочу, не хочу!…
— Я тебе дам кусочек сахару…
Тотчас же по одеялу на кровать взобрался кто-то из исполнителей, он держал кусочек сахару.
— Ты его получишь, если будешь меня слушаться, — автоматически вылетело у девочки, и она заметила про себя: хм, может, из Буратино выковать кадр? Он наш человек: свободолюбив, независим, любит справедливость. Правда, лишь по слухам. Опять же, агент Говорящий Сверчок сообщал, что мальчишка довольно глуп — тоже не более чем слух, но противоположный. Что ж… Пожалуй, на безрыбье и рак рыба, попытаться стоит. Сразу во всей прелести идею ему не объяснишь, сперва нужно дать образование. Что ж, вновь скорбно подумала она, придётся самой…
— Один сааааахар дайте… — кричал тем временем Буратино.
— Да пойми же, если не выпьешь лекарства, ты можешь умереть, — Мальвина задним числом засомневалась в этом, но уступить было бы ещё хуже.
— Лучше умру, чем пить касторку…
Что ж… Не мытьём, так катаньем. В управлении просто необходима гибкость.
— Зажми нос и гляди в потолок, — сказала девочка строго, взрослым голосом, — Раз, два, три.
И влила касторку в рот Буратино. Затем последовал обещанный (и сулящий ей послушание) сахар, а затем, совсем уж, даже для неё, неожиданно — поцелуй.
— Вот и всё, — произнесла Мальвина с облегчением; сказано это было скорее для себя, нежели для пациента. Впрочем, она хорошо знала: это лишь начало.
Наутро Буратино проснулся весёлый и здоровый. Мальвина, сама решившая воспитывать этого человека и не забывавшая, что слово это происходит от глагола «питать», ждала его за завтраком. Всё утро перед этим она думала, как подойти к образованию мальчика, так что от волнения даже перешла с ним на «Вы».
Она стойко претерпела его дурные пищевые привычки, и лишь когда мальчишка безнадёжно испортил ей лучшую скатерть изрядным количеством выхарканного на неё какао, дала ему несколько рекомендаций насчёт того, как было бы удобнее принимать пищу. Конечно, она была возмущена. Но следовало держать себя в руках. Следовало держать себя в руках, чёрт побери!
Прошлым вечером девочка тоже думала, как ей лучше всего подойти к воспитанию Буратино. Она никогда не занималась этим раньше, поэтому прежде всего следовало получить экспресс-самообразование. Руссо, Песталоцци… Надо дать мышам указание, чтобы позаимствовали в городской библиотеке, решила она с вечера. Парень педагогически запущен, из-за этого, как ей сообщили вездесущие жуки и бабочки, не смотря на помощь Пьеро и моральную поддержку всей труппы, он был облапошен в харчевне Трёх Пескарей, подвергся попытке разбойного нападения и чуть не погиб. Начинать оказание воспитательной помощи надо как можно скорее.
Но реальность оказалась неподконтрольной Мальвине и разрушила её планы. Чёртова скатерть задела за живое. И девочка выпалила:
— Кто Вас воспитывает, скажите, пожалуйста?
— Когда папа Карло воспитывает, а когда никто.
— Теперь я займусь Вашим воспитанием, будьте покойны.
Вот чёрт, нехорошо получилось, не надо было ляпать так с ходу. Мальчишка наверняка думает, что воспитывать значит наказывать, и теперь не только любое моё действие воспримет в штыки, но и сам косвенным образом доведёт дело до наказания. И что же теперь делать? Слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
И правда, за столом возникло напряжённое молчание. Лишь слышно было, как Буратино обиженно хлюпает горячим какао из чашки, да как Артемон весело играет с формально подчинёнными ему птицами, беззаботно носясь вокруг дома.
Наконец, мучительный завтрак окончился. Девочка по-прежнему не знала, как общаться с Буратино, и от этого чувствовала себя всё более и более неловко. Буратино, кажется, тоже было весьма не по себе. Зацепившись дыркой в рукаве за стул, он опрокинул его. Бедолага, подумала Мальвина, не иначе как злодеи, повесившие его, прежде долго гнались за мальчиком, а он убегал сквозь чащу. Вот и штаны порваны, и колпак весь в сосновых иголках. И она отдала распоряжение изготовить гостю новый костюм.
Костюм, впрочем, мальчишке не понравился. Вовремя сумела Мальвина его отвлечь от источника уныния и переключить на нечто новенькое:
— Теперь сядьте, положите руки перед собой. (Опять это дурацкое «Вы». Ну вчера же с ним на «ты» общалась. Нет, чтобы я ещё лезла когда-нибудь в дело, в котором ничего не смыслю!…) Не горбитесь. Мы займёмся арифметикой. У Вас в кармане два яблока.
Буратино моргнул одним глазом:
— Врёте, ни одного…
Та-ак… Что же я сказала не то, подумала Мальвина. Как я должна повернуть дело, чтобы запустить у Буратино абстрактное мышление? Чтобы он хоть на секунду и на сантиметр вышел из всюдушнего и вечного своего «здесь и сейчас»? Чтобы он имел надёжное оружие абстракции и диссоциации, направленное против любого пытающегося им манипулировать жулика? М-м… Ну, скажем, вот так.
— Я говорю: ПРЕДПОЛОЖИМ, что у Вас в кармане два яблока. Некто взял у Вас одно яблоко. Сколько у Вас осталось яблок?
Она рассчитывала, что на такие вычисления Буратино способен. Ведь сообщили же ей мыши, что в логове Карабаса мальчик успешно справился со счётом до пяти. Каково же было её удивление, когда ученик, хорошенько обдумав задачу, неожиданно ответил:
— Два…
— Почему? — Вопрос этот она задала вполне спокойно, ибо ей удалось оправиться от удивления, и даже, пожалуй, заинтересованно.
— Я же не отдам Некту яблоко, хоть он дерись!
О, чёрт… Мало того, что я опять сплоховала, подумала Мальвина, сформулировала задачу применительно к его персоне, так и мальчишка хорош — судя по ответу, воспринимает окружающий мир как злобный и враждебный. Откуда это у него?
— Пожалуй, мы с Вами сейчас неспособны заниматься математикой, — резюмировала девочка и спохватилась: опять двадцать пять, не так выбрала слова! Он ведь запросто может воспринять это как упрёк в собственной неспособности, а то и тупости. И она поспешно добавила:
— Займёмся диктантом.
Некоторое время понадобилось Мальвине на то, чтобы выбрать лучший из подходящих к данному случаю текстов. И она выбрала:
— Пишите: «А роза упала на лапу Азора». Когда напишете — прочтите задом наперёд.
Этот палиндром был литературным выражением её системообразующего принципа: «Не должна система, поворачиваясь к нам разными сторонами, обретать разные смыслы. А следует ей быть, как Господу Богу, не взирающей на лица и одинаковой для всех». И поэтому Мальвина гордилась фразой про розу и Азора.
Она начала мечтать — сказалась и усталость от непривычной работы. И мечталось ей об идеальном содружестве людей. Нет, не совсем идеальном, конечно; в нём, возможно, будут жить и жулики, и воры, и обманщики. Но закон в этом содружестве будет одинаково строг и к нищему бомжеватому жулику, и к жиреющему на чужих харчах воротиле. Вот Карабас — в сущности, не абсолютный негодяй. По слухам, он приютил Дуремара, не самого, между прочим, приятного гостя, и накормил его — за просто так. И только порочные законы общества вынуждают его мучить кукол. И нет на него управы, потому что он может, если что, дать взятку городовому и даже инспектору из столицы. А будь тот же Карабас членом идеального содружества, он — пусть поначалу под страхом наказания — со временем проникся бы идеей справедливости, стал бы обращаться с куклами по-человечески и увидел бы сам, насколько привлекательнее стал бы его театр не только для зрителей, но и для актёров. По крайней мере, от него бы никто не убегал… Да, закон должен быть один для всех, как ты его ни поверни. А роза упала на лапу Азора…
Невольно взглянув в тетрадь Буратино, она увидела там огромную кляксу, которую он продолжал растаскивать своим грязным носом по листу и за его пределы. И тут нервы девочки не выдержали. Чёрт побери, сейчас она сорвёт зло!…
— Вы гадкий шалун, Вы должны быть наказаны! Артемон, отведи Буратино в тёмный чулан!
Нечасто бывали у Мальвины нервные срывы — раза два или три у Карабаса да вот сейчас — и каждый раз ей становилось так плохо и стыдно, что она начинала злиться и на себя тоже, и тогда разрушительное её поведение ещё усугублялось. Долбанутая тетрадь, разорванная пополам, полетела в окно, а рыдающая девочка бросилась на кровать, кусая губы до крови и подушку до дыр. Как она себя ненавидела в этот момент!…
Вечером, промыв чаем красные от слёз глаза и припудрив пошедшее пятнами лицо (впрочем, кого она хотела обмануть?), Мальвина отправилась посоветоваться к мудрой черепахе Тортилле.
Тортилла, как всегда, имела вид совершенно безразличный ко всему, и только её маленькие умные глазки выдавали безграничную заботу и любовь — ко всему же.
— Скажи, Тортилла, что мне делать с Буратино? — с доверием и в то же время с волнением в голосе задала вопрос девочка, усаживаясь на берегу пруда.
— С Буратино?
— Да.
— Он носатый?
— Да.
— На голове носок? — Мальвине показалось, будто черепаха улыбнулась, произнося эти слова.
— Э-э… колпак… Пожалуй, из носка сделан.
— Что же, не тот ли, который тебе каждую ночь снится?
— Откуда ты знаешь?!! — то ли восхитилась, то ли ужаснулась Мальвина.
— Деточка моя, я знаю всё. По крайней мере, всё то, что следует знать.
— И что? .Что делать-то?
— Не торопись, дитя, выслушай меня. Я даже не буду рассказывать тебе все эти юнгианские сказки о том, что носатый — твоё теневое «Я». Помнишь, ты поцеловала деревянного мальчишку? По сути, это было не твоим, а его способом себя вести. Неожиданность! Ну, а я лишь спрошу: какого блага он тебе желает? Как он о тебе заботится?
Мальвина задумалась.
— Думай, дитя моё, и без ответа не возвращайся. А твоя идея насчёт колбасного завода мне нравится, можешь рассчитывать на бизнес-консультацию с моей стороны.
Сказав это, пожилая черепаха с достоинством отплыла от берега и погрузилась сквозь слой тины в глубину цветущей воды.
Да, решила Мальвина, чего не хватает ни моей альтернативной системе, ни одному из её членов, включая меня — так это мудрости. Мудрости.
И, растроганная этими величавыми мыслями, направилась домой.
Вечерело. Лес, наверное, был полон неожиданностей. Спонтанностей, как сказал бы образованный человек. И ведь в самом деле, все они как-то заботились и о Мальвине, и об её системе — стоит лишь поискать заботу за их поведением.
Стоит только поискать.