Когда я вышла из метро, дождь только начинался. Серая морось распласталась над Невским, а купол Казанского упирался в пасмурное небо.
Я раскрыла зонтик и зашагала по набережной канала Грибоедова. Обогнула Спас-на-крови, а чуть дальше моя любимая аллея вдоль Мойки. Мне было не холодно, влажный воздух завивал идеально уложенные волосы, пробирался в легкие, сырой и вкусный. В наушниках надрывалась Михальчик. А дождь все усиливался, барабаня по лужам не в такт, мимо нот и мимо моего настроением. Мне было волнительно. И никаких скверных предчувствий. А мысли гуляли в совсем не положенном месте, где-то там, где висит табличка [Выгул мыслей запрещен! Штраф общественное порицаниеk. Только вот паршивый из меня дрессировщик.
Пестеля Моховая. Мрачные грязные дворы.
***
Зонт стоял в углу комнаты, дождь шуршал в стекла что-то совсем уж несусветное. А мне всё ещё было волнительно, и так неуместно, неловко, но потрясающе
А к девяти дождь перестал. В соседней комнате играло расстроенное пианино. Меня клонило в сон.
***
В десять я вышла, и опять моросило. В горле комком стоял воздух. Я лепетала что-то вежливое и бездарное до скрипа на зубах, что-то вроде [всего вам доброгоk.
Развернулась и ушла. Туфли моментально промокли. Ветер нещадно хлестал по коленям и пробирался под платье, под кожу, туда, где было очень пусто, так пусто, что хоть кто-нибудь, пускай даже ветер, там был очень кстати. Мне было холодно. В наушниках задорно играло: [И ты словно мокрая курицаk. А я шла под дождем, вцепившись в свой чертов зонт, в промокших и чавкающих туфлях и плакала. Как дура.