Э л л а и с
В этот вечер ему невероятно везло: трамвая не было долго, и можно было наслаждаться обществом девушки, с которой он познакомился каких-то полчаса назад. Он что-то говорил, быстро и поэтому не всегда разборчиво, зато довольно складно и увлечённо. Ему всё больше нравилось, как она его слушала. Большие глаза смотрели на него с интересом, который совсем не скрывался. Иногда она вставляла одно-два слова, и становилось ясно, что не только смысл, но и интонации она улавливает безо всякого напряжения. Больше того, ему начало казаться, что и взгляды она читает так же просто и легко.
- Давай перейдем на "ты", - подумал он.
А она ответила вслух:
- Хорошо, давай.
Он почему-то не удивился этому пониманию.
- Милая женщина, - подумал он, - ты так естественно и свободно чувствуешь себя, как будто мы знакомы давным-давно. Таких я не встречал никогда раньше.
- А я таких, как ты, - ответила она, на этот раз мысленно, и засмеялась.
Он снова не удивился, что они понимали друг друга без слов. Тут шумно подкатил трамвай, на остановке стало светло и оживлённо, но очень скоро трамвай покатил дальше. . .
Теперь они сидели рядом, плечи их и руки соприкасались, и ему казалось, что он явственно слышит, как стучит её сердце. Это был скорее не стук, а перезвон капели, разноголосый и очень желанный после студёной зимы.
- Может быть ты снегурочка, и сейчас растаешь? - спросил он.
- Нет, - подумала в ответ она, - просто твоя речь навеяла на меня весну, и я настроилась на неё.
- А глаза? - продолжал он со смехом, - тоже настроены?.. Только на что? Они мерцают, поэтому цвет их и выражение всё время новые, иные.
- Да, они настроены - на этот вечер. Взгляни на небо, и ты всё поймёшь. . .
Когда они вышли из трамвая, и тот, позвенев, пропал за поворотом, он поднял голову к небу. . .
Почти ночное небо после знойного дня дышало, дыхание его было плавным и глубоким, и чувствовалось в этом дыхании могучая доброта и ласковость. Над крышами близких домов небо было дремотно-голубоватым, а ближе к зениту наливалось иссиней чернотой. . . Весёлые звёзды перемигивались между собой и с нею. . . Вдруг он всё понял. . .
Она - это ожившая прелесть и нега июльского вечера после знойного дня. Стало легко до головокружения, и странное приятное оцепенение разлилось по всему телу. Но тут он очень быстро, как будто опасаясь чего-то, повернулся к ней, чтобы сказать, что тайна её разгадана. . .
Рядом никого не было. . . Только воздух колыхнулся, как если бы кто-то махнул рукой. Нечаянно взгляд его упал на часы. "Полночь, ровно полночь" - машинально прошептал он. С этими словами оцепенение исчезло. И он, теперь уже обычным голосом, ещё раз повторил эти слова, а потом очень громко, почти крича, ещё много раз.
Только сейчас он начал постигать всю необычность происходившего с ним в этот вечер. Но постепенно все чувства и мысли сошлись к одной: "Почему я не спросил, как её зовут?"
Эту фразу он повторял много раз, на разные лады, пока она не начала жечь его изнутри, но остановиться не мог и не хотел: почему-то возникла уверенность, что узнай он её имя, и тогда. . . тогда он мог бы встретить её опять - завтра, через неделю, через год. . .
И вдруг его встревоженный взгляд выхватил почти в зените стремительно падавшую звезду. И в то же мгновение, как будто далёкое эхо донесло ему единственный звук, протяжный, мелодичный и невероятно напоминавший её голос:
- Элл-ла-а-а-а-и-и-и-и-с-с-с
Странное оцепенение снова вернулось к нему. Он бродил по зелёному городу, и всё повторял и повторял это необычайное слово-имя. . . Оно всё больше будоражило и очаровывало его, будило видения и мечты. Сама по себе возникала музыка где-то внутри него, вспоминались забытые стихи и появлялись новые - он мог бы поклясться! - никогда не слышанные раньше строки. . .
Твоё имя звучит ласковой
музыкальной доброй сказкою,
свежей песней ручейковою,
соловьиной трелью новою.
Я маню его легонечко,
я шепчу его тихонечко -
имя нежное, печальное,
словно музыка венчальная.
Восход застал его на смотровой площадке правого берега Днепра. Крикнула какая-то птица и скоро птичье разноголосье заполнило зелёную тишину парка. . .
Для чего поёте, птицы,
в серой мгле, до света?
Ваша песня в сон стучится,
будит слух поэта.
Для кого поёте, птицы,
раннею порою?
В этот час лишь мне не спится
над моей строкою.
Вы о чём поёте, птицы,
в золоте восхода?
- Юный мир росой искрится,
ожила природа. . .
- Опят незнакомый стих, - подумал он и прислушался к неизвестному ощущению в себе. . . И вдруг радостно и смущённо рассмеялся, впервые за эту ночь.
- Так ведь это я, я сам придумал эти стихи!..
Он не успел додумать это своё открытие, как стремительная, жаркая волна покатила изнутри. . .
- Элл-ла-а-и-с-с, - изо всех сил закричал он , - это твой подарок?..
Вопрос его полетел над рекой, но ответа ему не было нужно - он знал его и без того. . .
Солнце уже взлетело над дымчатым краем алого горизонта. . .
Всю ночь бродил, тобою полный,
видений чудных мчались волны. . .
Звонили вслед колокола,
казалось - ты из сна звала. . .
Земля кружилась незаметно,
а ночь, богатая несметно,
роняла звёзды в океан,
и добродушный великан
их брал в солёную ладонь,
и звёздный оживал огонь. . .
Бульвары с парками шептались,
в них тени смутные топтались.
Сверчки неистово звенели -
в любви заветной пламенели. . .
Ночь от восхода убегала,
но песня пташья настигала.
Шар красный, золотой, лучистый
всплывал над речкой, чистый-чистый. . .
Ещё звучали завершающие слова стихотворения, а перед внутренним взором уже начал возникать образ удивительной Женщины, и следом полились слова. . .
Ты - символ любви,
ты - из древней Эллады,
где жили поэты, герои и боги.
Хранишь ты любви
бесконечные клады,
в тебе совершенны
и руки, и ноги.
Изменчивой синью
колдуют глаза,
а гибкость тебе
подарила лоза.
Нет в танцах - стремительней,
а пении - чище,
нет в смехе - пленительней,
в нежности тише.
Царица услады,
богиня искусств!..
Когда тебя нет,
мир печален и пуст
Его родной древний город уже полностью проснулся, даря солнечные улыбки золотом своих куполов весёлому небу. . . и протянув добрые руки своих неисчислимых парков, садов и скверов навстречу радостным лучам щедрого июльского солнца. . .
Начинался обычный день в обычном мире. . . Но он-то знал, и знал твёрдо и решительно: мир переменился, наполнившись музыкой стихов и песен. И тут он улыбнулся сам себе: нет, мир остался прежним, это он стал иным, обретя слух, особенный слух - к стихам и музыке, на которых всегда говорила природа, и которым она научила мир человека. . .
Счастливый человек то ли шагал, то ли летел дальше, ещё далеко не полностью осознав всю ценность сокровища, которое этой ночью зародилось в его судьбе. . . Сокровище воссоединения его души с первозданной природой. . .
Июль 1982, Киев