Молчание.
Мы молчим.
Мы смотрим вверх – и молчим.
Мы смотрим вниз – и молчим.
Как-то опустело внутри. Выжженной степью ложится поверх всего. Поверх себя. Крадётся синей тенью по щербатым кирпичикам тёмных дворов и незаметно стелется под ноги. Бесшумно и упрямо. А в соседних окнах загорается свет. Большой и мягкий, он укладывается в рамах, подпирая собой равнодушные холодные стёкла. Кто-то включает фонарь, звонко щёлкая выключателем в тишине, и снова загорается свет. И снова всего лишь где-то.
Свет – это целая часть жизни, это, порой, сама жизнь, её богоданное воплощение. Он есть, он горит, горит вместе с ним и жизненное действо, бурлит и движется. Волнуется, как восторженная прима перед премьерой, изгибается, как кошка под хозяйской рукой, и иногда растворяется насовсем, как сахар в горячем чае. Когда мы живём, мы светимся – кто-то ярче, кто-то – нет. Мы любим, и свет наш набирает силу, мощной струёй пробивая уже незаметные нам преграды. Нам плохо, и свет в свою очередь тускнеет, часто “мигает”, перебиваемый скачками напряжения.
Мы светимся в тишине.
Молчим и пытаемся думать о хорошем.
Чертыхаемся и барахтаемся в собственных попытках.
Мы мало о чём разговариваем. Чаще слушаем тишинный гул. И считаем, что это правильно. Правильно жить в обособленном мире, правильно думать лишь о себе, правильно затуманивать истинность суждений. “Правильности” шторами нависают над прожектором жизни и заслоняют световой луч.
Абсолютная ночь уютно устраивается на заиндевевшем карнизе. Бежит вверх по гордым бетонным столбам. И падает вниз… вниз головой. Без перешёптываний у асфальта.
Если я выйду в окно наперекор всем правилам, кто-то просто выключит свет.