истинное и человеческое

О распространении книги
«Истинное и человеческое»

Ты можешь напечатать, опубликовать эту книгу для себя или для других людей, распространять её так широко, как пожелаешь. На это не требуется каких-либо разрешений. Не нужно разрешения для копирования этой книги в электронном варианте.
Единственное условие для распространения книги: она не должна искажаться. Она должна распространяться в том виде, в котором написана мной. Если будет осуществляться перевод, он должен быть как можно более точным.
Ты можешь содействовать распространению этой книги. В том огромный смысл для нашего Мира. Книгу можно разместить на сайтах в Интернете для её свободного копирования. Привлечь к этим сайтам внимание объявлениями и публикациями в газетах, объявлениями на радио и телевидении. Можно привлекать к книге внимание другими приемлемыми способами. Так ты поможешь обратить людей к Богу.

Истинное и человеческое
Первый период

Я не пытаюсь родить новой религии, но даю новое понимание, чтобы старое истинное учение укрепилось. Так как приходят всё более и более материальные люди, у которых обращённость к Богу в большей степени, чем у их предшественников, подавлена обращённостью к материальным зависимостям, и для их веры полезнее раскрыть многое из того, что было скрыто ранее.
Если кто-либо попытается создать новую религию, он не сможет построить лучше того, что уже есть, так как то, что было построено, создавалось столетиями, трудом многих людей. Тех людей, которые могли сильно отличаться от составляющих нынешние поколения. Они просто могли быть свободнее от материальных зависимостей, которые подавляют духовные потребности.
Всякий кто попробует создать новую религию будет действовать на пользу Дьяволу и потому будет наказан. Поэтому, если хотите иметь счастье в своей жизни, не рушьте достигнутого.
Что было бы с Жасмин, если бы не визирь Джафар! Он один давал ей строгость при наличии добродушного просто любящего отца. В султане была жажда величия, он умел быть обходительным в разговоре, но он не создавал для дочери тех условий, без которых она бы духовно упала. Это делал за султана Джафар.
Если отец любил свою дочь ущербно, позволяя ей бегать без чадры по дворцу, громко смеяться при незнакомых мужчинах, то Джафар терпел это только до времени и отчасти. Чем старше становилась принцесса, тем больше визирь делал ей замечаний и ограничивал её свободу.
Джафар далеко не сразу стал влиятельным при дворе. В двадцать три года, ещё до рождения Жасмин, он стал визирем, избранный на должность покойным правителем государства. И затем год за годом своим трудом, умом и красноречием добивался всё большего и большего его расположения. Отличаясь сдержанностью и вдумчивостью, больше молчаливый, он мог сказать точно и кратко.
Прежний султан ценил Джафара, доверял ему, хотя и чувствовал в нём руководителя с амбициями. Всё же, как казалось правителю, его молодой визирь не был из тех, кому было предназначено править независимо. Он видел в нём личность, обретающую влияние, но личность влиятельного слуги, а не независимого руководителя. Умирая, старый султан завещал власть своему сыну и вместе с ней отдал ему и своего визиря, который вмиг укрепился, стал более влиятельным и уверенным, так как стал подчиняться не человеку, давшему ему пост, а всего лишь его не очень опытному отпрыску. Пусть даже этот отпрыск и был на несколько лет старше.
Если новый султан покровительствовал купеческим союзам, принимая их глав лично, то визирь стал руководить той армией, которая охраняла караван-сараи и людей в пути. Эти воины были сдержанны и строги, как и их хозяин. Они закрывали свои лица и тела кольчугой и, проносясь мимо праздного народа, оголяли свои длинные сабли, чтобы он трепетал перед гневом визиря.
Грешно демонстрировать другому человеку свою готовность убить его. Ведь человек не должен судить равного себе и тем более убивать его. Мы все равны перед Богом, и только Бог нам судья.
Джафар написал для своих солдат специальный устав. Его они изучали в своих казармах и были благодаря организации и применённому к ним воспитанию единым сплочённым братством.
Султан не думал, что эта первоначально небольшая гвардия обретёт такой вес, но она возросла и к тому же укрепилась опытом схваток с неугодными. И визирь, возглавлявший её, стал позволять себе то, чего не позволял ранее.
Джафар и прежде напрямую говорил султану о важности поддержания строгости ради сохранения чистоты и обеспечения правильного духовного воспитания людей. Теперь же он настоял на этом более твёрдо. Правитель, чувствуя правоту своего визиря, не возражал ему, даже допуская в разговоре с ним его главенствующее участие.
Когда Жасмин исполнилось пятнадцать, многое изменилось для неё. Визирь более не терпел её независимого положения. Он при попустительстве отца сам стал строго следить за её поведением, пользуясь уже не только случайными встречами, которые и ранее были подозрительно нередки, но уже находя принцессу ради осуществления в открытую контроля над ней.
Как-то она шла через зал встреч, в котором с двух сторон от прохода располагались отделённые от него и друг от друга железными узорчатыми решётками пространства для бесед. В каждом пространстве стояло по несколько скамеек и имелось по узкому зарешёченному окну. Одна из двух дверей вела из этого зала в зелёную приёмную султана.
Увидев улыбающуюся Жасмин, идущую навстречу и беседующую с сопровождающими её подругами-служанками, Джафар решил, что ей будет полезно в этот день подумать и о высоком смысле священной книги. Он усадил принцессу в ближайшую беседку, в которой имелся также стол, и дал ей в руки книгу, приказав прочитать вслух тридцать страниц. Увидев его глаза и его плётку, Жасмин молча подчинилась. Села, думая, что она принадлежит к знатному роду правителей, а этот Джафар менее знатен, но только подумала так, сдержав своё недовольство.
Её подруг Джафар прогнал, пригрозив им одним лишь повелительным тоном, а когда они вышли из зала, посмотрел на опустившую голову Жасмин и только после этого не спеша пошёл на встречу с султаном.
Джафар был недоволен мягкостью султана к собственному народу, его попустительством различным увеселениям и празднествам, на которых люди вели себя слишком телесно обусловлено. Народ чувствовал уже всюду присмотр за собой визиря, но в столице, в отличие от других мест государства, люди имели возможность обратиться к самому султану и получить его разрешение на веселье. Султан, полагая, что принимая народ, будет особенно близок к нему, мало в чём отказывал просителям. Воспринимал просящих с подслеповатой любовью, желая к тому же, чтобы его разрешения имели вес. Уже даже бедняки посылали к султану своих представителей, чтобы на какой-нибудь свадьбе веселиться и не бояться стражников визиря, могущих в ином случае без наличия высокого дозволения прекратить всё.
Джафар не желал мириться с таким положением дел и, склонный к решительным шагам, к восемнадцатилетию Жасмин уже составил план захвата власти.
Говорили, что у одной женщины во время танца выскочила наружу грудь. Она, словно одурманенная чем-то, упала на землю и засмеялась, представляя окружающим отсутствие своего страха перед содеянным. А восемь мужей, бывших на том празднестве, пришли домой и не могли забыть вида той чужой груди.
Говорили также о трёх гулящих женщинах, которым было позволено султаном остаться в Багдаде. Будто они, придя из пустыни, стали жить на окраине базара в небольшой выделенной им хижине, ранее использовавшейся как склад, и зазывали в неё иногда прохожих, всё более смелея при попустительстве горожан.
Джафар проверил все эти слухи и утвердился в своём решении захвата власти. Сам рождённый за пределами Багдада в оазисе он полюбил столицу султаната в её духовной красоте и строгости. Именно под его влиянием выход на улицу по ночам был запрещён, а если человек попадал в своём доме в беду и вынужден был искать помощи за его пределами, он должен был, выйдя за дверь своего жилища, громко кричать о произошедшем и о своей нужде.
Гвардия Джафара первоначально была частью армии султана, доверенной визирю для того, чтобы он навёл порядок на дорогах. Но затем она изменилась, выделилась в отдельное войско, уже не подчиняющееся султану. Правитель, уменьшивший свою армию, позволял Джафару самому брать деньги на содержание дорожной гвардии из казны. Визирь, и так свободно бравший деньги у казначея на другие дела, был, благодаря разрешению, независимым и в военном отношении.
Строгие воины Джафара были собранными и верили в важность дела охраны духовного порядка, которое было для них первым по сравнению с делом поддержания безопасности на дорогах. Они были старательны и часто отказывались от необязательного отдыха ради ещё большей пользы, которую могут принести. Чаще лишь достаточный сон служил их успокоению. Стража султана тоже следила за порядком, но следила совсем иначе, как-то расслаблено, и Джафару было недостаточно её действий. Джафар, желая захватить власть, решил, что женится на Жасмин.
А ведь это было недопустимо. Учитель и ученик не должны связываться друг с другом узами брака и соответствующими браку отношениями. Ученик не выше своего учителя, и то верховенство, которое один имеет над другим, не должно быть предано, иначе будет предано само переданное и передаваемое знание. Не должны вступать в брак и все уже родные люди, например, дети, которые росли и воспитывались вместе. Бог ведь смотрит по духу, и растущие вместе мальчик и девочка, пусть даже они от разных родителей, мало чем отличаются от кровных брата и сестры, если, конечно, последние не были разделены.
Выросшие во многом под одним и тем же воздействием двое мало что могут дать друг другу, скрывают для супруга его недостатки, принимая их. Сама телесная родственность или единое духовное воспитание как какие-то превозносимые человеком ценности, как приятная и важная ему часть жизни способствуют принятию близкого человека, проявляющегося в недостатках, которые могут быть известны ещё до свадьбы. Тогда как два прежде незнакомых человека несут друг для друга по воле Создателя более богатое и более сильное воздействие, раскрывающее недостатки и заставляющее бороться с ними.
Браку Джафара и Жасмин по воле Всевышнего не суждено было случиться. На пути визиря появился молодой решительный юноша из бедняцких кварталов Багдада. Вор, умеющий неплохо владеть клинком. Но замечу, что ему не приходилось в юношестве убивать людей, ведь нет никого из живущих кто достоин смерти, иначе бы он не жил по воле Создателя. И человек, наносящий удар, совершает страшный грех.
Аладдин впервые увидел Жасмин за городом, когда она прогуливалась у реки. Когда воины султана стали прогонять коров и нескольких людей с берега, чтобы принцесса могла побыть на нём одна, юноша, не желавший прекращать свою рыбалку, спрятался в высокой прибрежной траве. Он услышал, как два всадника проскакали мимо, а затем позволил себе немного распрямиться. Подняв из воды свою сеть, он начал проверять и очищать её.
Аладдин, не имея лодки, всё же имел хороший улов, так как был очень способен к рыбной ловле. Он забрасывал свою сеть довольно далеко и ловко с берега и затем вытягивал её с помощью верёвки, заходя в воду.
— Что ты делаешь? — раздалось за его спиной, когда он был занят работой. Аладдин обернулся и увидел девушку, стоящую у самых зарослей прямо перед тем узким, еле заметным проходом, который он протоптал.
— Не мешай мне, — сказал Аладдин, обернувшись и заметив красоту спросившей.
— Ты так зарабатываешь на свою жизнь? — спросила она.
— Плохи мои дела, — произнёс Аладдин, испугавшись, что теперь его точно обнаружат. Но всё же он продолжил разговор с задавшей вопрос, чтобы побыстрее избавиться от неё.
Как бы там ни было, очарованный красотой собеседницы он, не распрямляясь окончательно, чтобы не быть обнаруженным, не просто поговорил с Жасмин, а ещё и объяснил ей, как забрасывает свою сеть.
Когда солдат, не понимая, зачем принцесса зашла в прибрежные заросли, подошёл к ней, он увидел только её одну, держащую в руках рыболовные снасти. Желая увести стражника от того, кто лёг в воду на мелководье, Жасмин с сетью вышла на берег и пошла вдоль него, ища место, с которого было бы удобнее взятое ею приспособление забросить.
Через какое-то время султан присоединился к дочери. По очереди они стали кидать сеть в воду и каждый раз делали это всё лучше и лучше и, наконец, Жасмин удалось выловить одну рыбу. Её специально зажарили для неё, подали, не разделяя, к трапезе, но она, увидев рыбу на отдельной тарелке словно знакомую и во многом внешне ещё целостную, отказалась есть её.
Аладдин после встречи с принцессой много думал о ней и о дворце. Он, бывало, обкрадывал богатые дома, просто залезая в их сады и дворы. Чем богаче были люди, тем меньше они следили за тем, куда кладут дорогие вещи. Расстелив под персиковым деревом ковер, они, попив чаю, уходили и не убирали его, и ловкие руки вора, которые, будь он пойман, отрубили бы на площади, быстро скатывали ковёр.
Если мы взглянем на дворец, то в нём был сад с каменными скамейками, на которых служанки и подруги Жасмин, бывало, оставляли свои вещи. Богато одетые под стать принцессе женщины её окружения забывали свои шёлковые шарфы, платки или узорчатые накидки из верблюжьей шерсти. Кроме того, в самом дворце в парадных коридорах на стенах висели серебряные лампы.
Аладдин словно чувствовал это. Он полагал, что мало кто из других воров до него решался проникнуть во дворец и потому из-за отсутствия покушений путь в него мог оказаться не самым трудным по сравнению с теми, которыми он уже пользовался. Люди, ответственные за охрану дворца, могли быть во многом расслабленными и беспечными.
Под дворцом Багдада располагались подземные древние ходы. Они были довольно узки и опасны, так как кирпич, которым они были обложены, от подземной сырости и времени во многих местах стал мягким и крошился от лёгкого надавливания. В некоторых же участках грязных стен кирпич осыпался и без особого воздействия. Куски кладки падали в проходы и вслед за ними выпадала и земля. Всё это предвещало масштабные обрушения.
Аладдин решил пойти этими ходами, которые всё же имели многие параллельно идущие и связанные между собой участки. Он изготовил четыре факела, промочил их в нефти и отправился в путь, выбрав в качестве отправной точки полузаваленный вход в подземелья у рынка, на берегу реки.
По мере продвижения ему становилось всё страшнее и страшнее. Хотя, конечно, страх Аладдина, не превзошедший некоторых пределов, можно было назвать и обеспокоенностью.
Когда два факела потухли и Аладдин зажёг третий, он всерьёз подумал, что стоило бы вернуться. Дело в том, что идущий опасался прикасаться к стенам и не желал возвращаться обратно на ощупь. Эти кирпичи кое-где выпадали из кладки, как книги, сложенные в слишком высокую стопку. Но идя всё же вперёд в сомнении, Аладдин вдруг увидел между осыпавшихся кирпичей старую медную лампу, испещрённую древними надписями. Он поднял её и решил, что её можно будет при случае неплохо продать. В Багдаде находились люди, интересующиеся стариной. Кроме того, письмо на лампе, присутствующее не только как надпись, но и как красивый узор, столь явно делало её на бедняцкий воровской взгляд Аладдина произведением искусства. Также форма её была необычной и привлекательной.
После того как он поднял лампу, обтёр ее, очищая от сырой глинисто-песочной крошки, и осмотрел, удовлетворяясь отсутствием вмятин, из неё вдруг выскочил мышонок. Белая и ещё не взрослая мышь выскочила наружу, пробежала в страхе по кисти Аладдина и, упав после того, как он вздрогнул, на землю, побежала прочь по проходу.
Молодой вор, почувствовав прикосновение мышонка и увидев его на своей руке, громко вскрикнул и отпрыгнул назад. Ощущение малых лапок, касающихся кисти руки, словно проникло в него внутрь. Он содрогнулся, но затем, испытав неудовольствие от своих ощущений и оправившись от них, поднял обломок кирпича. Уже не видя мышонка, постоял какое-то время с поднятой рукой, выискивая его на границе подступающей темноты, а затем просто кинул камень в ту сторону, в которой он скрылся.
Через несколько мгновений после того как обломок, ударившись и покатившись, перестал издавать шум, в той стороне, куда он был брошен, появились новые звуки. Аладдин обмер, увидев их причину. Прямо на него в этом подземном тёмном безлюдном пространстве вышло ужасное существо. Лицо его было словно нечеловеческим. Страшная болезнь искорёжила его. Руки, торчащие вниз из рваной рубахи, сшитой из мешковины, были похожи на какие-то ущербные обожженные лапы. Это был прокажённый. Но прежде чем Аладдин понял это, холодный пот выступил на его лице.
Отпрыгнув с факелом назад, он выхватил свой длинный нож, похожий на кинжал, который стащил из одного из богатых домов.
— Стой где стоишь! — вскричал юноша.
— Я пришёл сюда, чтобы умереть, — сказал прокажённый. — Почему ты беспокоишь меня? Муки мои сделали мою жизнь ужасной. Люди бросали в меня камни и отталкивали от себя длинными палками, затем сжигая их. Оставь это место мне и уходи.
— Мне надо пройти, — сказал Аладдин. — Прижмись к стене, а я проскользну мимо.
Прокажённый подчинился, коснувшись старой кирпичной кладки спиной, но и не напрягался при этом, не прижимался к ней всем телом и, ссутуленный, не распрямлялся.
— Не двигай руками, — предупредил Аладдин, после чего проскользнул мимо обезображенного человека, пугая его не только ножом, но и факелом.
Этот факел оказался слишком близко к лицу прокажённого, отчего он отпрянул и ударил в стену плечом. Кладка вместе с землёй осыпалась на него. Он упал, наполовину придавленный, и так замер.
— Ты что, мёртв? — спросил Аладдин.
— Уйди, это убьёт меня, — сказал прокажённый.
— Тут совсем немного земли, и ты легко выберешься.
Придавленный недовольно взвыл. Выбрался из-под кирпичей и земли и, встав, быстро заковылял прочь от Аладдина. Через несколько мгновений темнота поглотила его. А юноша продолжил свой путь. Он прикинул примерно то расстояние, которое прошёл, и решил, что уже должен находиться где-то под дворцом.
Ранее, ещё в детстве Жасмин, стражники несколько раз обследовали подземелья, располагающиеся под садом дворца. Они находили отдельные помещения и засыпанные ходы и удовлетворялись безопасностью увиденного. По их приказу в некоторых местах на входы в подземелья и на небольшие отверстия были положены каменные плиты.
Затем, когда Жасмин подросла, её охрану составили женщины-стражницы, защищающие свои тела кольчугами и закрывающие их также длинными чёрными одеяниями. Они носили позолоченные пояса, а на них длинные двуручные сабли, которыми действовали, полагаясь в защите на двойной слой кольчуги на своих руках.
Эти крепкотелые женщины вполне удовлетворялись внешним видом наложенных на провалы каменных плит. Они то и дело обнаруживали некоторое оседание земли, которое свидетельствовало о происходящих внизу обрушениях и указывало, вероятно, на то, что подземелья становились всё менее и менее проходимыми. На самом деле за полгода до прихода Аладдина группа искателей кладов прокопала многие старые ходы.
Аладдин, идя по проходу, дошёл до больших подземных помещений, связанных между собой коридорами. Вверху во многих местах он увидел щели, из которых падал дневной свет. После некоторых поисков он нашёл большую плиту, лежащую наверху сбоку от комнаты, в которой он находился. Под плитой имелась полость, ведущая к выходу на поверхность, закрытому снаружи кустарником. Дождь вымыл землю из-под плиты, а кустарник закрыл от стражи ветвями образовавшийся лаз.
Человек не должен ползать по земле и не должен лазить в узких проходах под камнями, как ящерица, ему к лицу ходить прямо и входить честно в дверь. Но Аладдин был вором и, решив, что мать потом постирает его халат и штаны, подлез под плиту и расположился в полости, в которой мог только полулежать. Своим кинжалом он срезал большую часть ветвей кустарника, но не все, а ровно столько, чтобы можно было протиснуть своё тело.
Осторожно выбираясь наружу, он осмотрелся и, так как никого не заметил, выбрался в конце концов полностью. Присел между кустарником и большим старым камнем и воткнул срезанные ветви рядом с их прежними основаниями.
Кругом было довольно красиво. Дворец построили на месте развалин древнего города, которые были сохранены на участке сада. Деревья, половина из которых были плодовыми, а остальные некультивируемыми и значительно более высокими, росли прямо среди старых стен и обломков колонн. Там же имелось несколько стел с непонятными надписями, избитыми киркой, чтобы люди не увлекались разрушенной по воле Аллаха стариной.
Между старыми камнями и деревьями пролегали, изгибаясь, узкие дорожки, вымощенные камнем. Рядом с ними были разбиты клумбы и стояли простоватые и кое-где резные скамейки из белого мрамора.
Соседство в саду жизни и осколков старины навевало гулявшим в нём людям мысли о скоротечности жизни и её смысле. Они вспоминали о Боге, так как были достаточно свободны для этого и желали иметь Того, Чьё ощущение давало им надежду, что они больше одной лишь плоти и будут жить и после того, как их тело положат в могилу.
В самом деле, где они — те кто строил когда-то все эти здания? Здесь были какие-то древние дома и улицы, и люди ходили по ним, радуясь своим радостям, огорчаясь своими бедами, взрослея, старея, воспитывая детей. Одни воспитывали других и все через примитивно ощутимую их последователями телесную оболочку уходили в землю.
И вот кто-то был в моём детстве, какие-то серьёзные пожилые люди, которых я плохо помню, а потом они перестали жить телом и были погребены. Немного времени — и у моего смертного ложа уже сидят те, кто моложе меня. И я знаю, что, когда умру, они поднимут меня с постели и отнесут, чтобы совершить омовение. Но разве я ещё буду в той оболочке?
Впрочем, у Аладдина не было времени, чтобы воспринимать это место неторопливо, например, сидеть на скамейке, слушая шум ветра в ветвях и видя падающие листья. Он и не желал также вдыхать запахи цветов, отрезая их от корня, как это делала иногда Жасмин, пользуясь маленьким позолоченным ножом.
Аладдин хоть и был вором и двигался часто ущербно, но всё же оправдывал своё поведение той целью, которой руководствовался и, увидев свою испачканную одежду при ярком дневном свете, испытал сильное неудовольствие. Он, оглядевшись и недолго думая после этого, зашёл прямо в одежде в небольшой водоём, вероятно, около двадцати шагов в диаметре, и принялся очищаться. В самом глубоком месте ему пришлось присесть, чтобы стереть грязь со своих плеч.
Омывшись так, вор стал перемещаться среди камней и деревьев в поиске чего-либо ценного, постепенно приближаясь ко дворцу.
Дворец был обращён в сторону сада окнами второго этажа, закрытыми железными решётчатыми ставнями с цветочными узорами. Эти ставни могли отворяться и закрывались изнутри железными засовами.
Внизу, на первом этаже под комнатами второго этажа имелась галерея. Верхние помещения держались со стороны сада не на колоннах, а на участках стен, разделённых вертикальными проёмами, заканчивающимися остроконечным верхом. Эта галерея была довольно высока. Из неё можно было выйти в сад через большой прямоугольный проём, расположенный посередине. За проёмом через ширину галереи виднелись двустворчатые большие двери, ведущие во дворец, собранные из толстых досок, уже иссушенные сухим воздухом и оббитые железом.
Аладдин прошёл почти весь сад, приблизившись к самому дворцу, и только там вдруг нашёл ценную вещь — золотое изящное кольцо с камнем, лежащее в траве.
Аладдин был внимателен, замечал, благодаря своему интересу, многие мелочи и не упустил драгоценность там, где её упустили бы многие другие. Подумав, что прежде не слишком хорошо смотрел в траву, он пошёл обратно по одной из дорожек, опустив свой воровской взгляд.
Люди помнят и замечают лучше то, чем интересуются. Именно нужная нам информация удерживается нами, нашей душой, а то, что нам неприятно, тяготит нас, нашу душу, мы отвергаем. Мы имеем интересы, соответствующие нашим потребностям. Мы добиваемся успеха в каком-либо деле, если оно выгодно нам, и мы осознаём нашу выгоду не только каким-то слабым пониманием, а сильным в нас, что уже оказывается сильнее наших слабостей, недостатков.
Мы имеем веру, соответствующую нашим потребностям. Веру, основанную на интересе. Через неё Бог приводит нас к Себе. Наша вера может расходиться с какой-либо нашей низшей потребностью из-за того, что одна наша потребность противостоит другой.
Постепенно мы отрываем свой взгляд от плоти и обращаем его к духу. По мере очищения от материальных зависимостей интересным нам становится то, что действительно правильно. Это и различные знания, помогающие создавать. Ведь Бог — Он Создатель.
Очистившимся в значительной степени от материальных зависимостей людям материя становится малоинтересной в её использовании для собственного удовлетворения. По мере очищения люди перестают жить материальной любовью и начинают жить любовью духовной. Всё, чем искушает Дьявол, становится постепенно человеку всё менее нужным. Люди тем твёрже отвергают материальное искушение, чем большую заинтересованность в духовной чистоте приобретают. Заинтересованность в духовной чистоте подкрепляется высшими потребностями — духовными, нематериальными.
По мере очищения человека его недостатки, через которые на него пытается воздействовать Дьявол, становятся всё незначительнее и незначительнее. Совершенному человеку достаточно сказать одно слово против искушения, и он освободится. А несовершенные люди, если они понимают уже важность борьбы с Дьяволом в себе, вынуждены говорить много слов. Так как каждое их слово, отвергающее зло, слабее слова совершенного человека. Оно подкреплено хорошим и ослаблено плохим. Но и такое слово имеет вес. Ведь наше слово — это вершина нашего выражения в себе. И если мы говорим «не хочу» чему-либо, предложенному Дьяволом, оно уменьшается, отступает хотя бы на чуть-чуть, хотя бы на мгновение в соответствии с порядком, что единственно верен и поддерживается Богом.
Мы — собрание чистого и нечистого, и две стороны из-за этого воздействуют на нас. Не в Дьяволе зло, а в нас. Зло в наших недостатках, которые не позволяют нам быть с Богом. А Он — хранитель истинной чистоты и не мирится с ущербной, слабой смесью, не способной хорошо созидать.
Бог даёт несовершенным людям больше, чем должен давать вечно. Он даёт нам нашу жизнь через Свою любовь и надежду, терпя наши недостатки и борясь с ними. И только когда мы начинаем бороться со своими недостатками и сами, мы начинаем осознавать их величину. Материальные зависимости не дают нам увидеть Бога, так как они противостоят духовным потребностям.
Материальные зависимости, связывая человека с невечным, делают его самого невечным, заставляют отвергать интересы других людей, разделяют мир. Духовные потребности выражаются любовью к Богу, духовной любовью к другим людям и всем живым существам вообще. Духовные потребности характеризуются желанием дарить и образуют взаимосвязь, делающую Вселенную функциональной, единой, живой.
Человек, борющийся со своими недостатками, делает то, что должен делать. Это обязанность человека отвергать Дьявола в себе, бороться со своими недостатками. Но многим слишком неудобно в это верить.
Я здесь пишу о Боге непривычно много для нашего мира. Но в самом деле человек похотливый превозносит похоть, а я, пусть и не лишён недостатков, пишу о Создателе.
В принципе, медная красивая лампа и золотое кольцо были куда более чем достаточной добычей на один день для Аладдина. К тому же красный камень, содержащийся в кольце, — вероятно, рубин — был крупным и, кажется, не имел повреждений. Он предположительно делал находку особенно дорогостоящей. Но в самом деле Аладдин впервые залез во дворец и, даже боясь его стражи, не хотел упустить что-либо ценное.
Когда он уже вновь углубился в сад, вдруг двери, ведущие из дворца, с некоторым шумом открылись и послышались женские голоса. Там звучали один девичий звонкий голос и более низкий голос женщины постарше.
Жасмин после окончания полуденной трапезы вышла в сад с одной из своих любимых служанок. Она попросила у единственной охранницы разрешение прогуляться без её сопровождения, и та осталась стоять у внешнего входа в галерею.
— Пора убегать, — подумал Аладдин, но вдруг увидел в траве золотую монету. Схватив её, он заметил ещё одну дальше.
Тем временем девушки быстро приближались, и юноша, решив получше обследовать тот участок, где нашёл золотые монеты, спрятался от идущих на высоком дереве, быстро взобравшись по стволу даже в своих ворованных сапогах. В своих одеяниях он не выглядел как бедняк, а скорее как воспитанник богатой семьи. Его добротные и красивые халат, брюки, сапоги и пояс придавали ему вид обеспеченного юноши.
Взобравшись на дерево, он лёг на его толстой ветви, а посмотрев вниз, обрадовался. Его внимательные глаза увидели в траве сразу десяток, а то и два золотых монет.
— Я здесь буду ночевать, если понадобится, — решил Аладдин, — и уйду, только когда сад опустеет и я смогу собрать золотые монеты.
Две девушки между тем прошли по дорожке и остановились как раз под Аладдином. Одну из них он сразу узнал. Это была та знатная девушка, которой он несколько месяцев назад объяснял у реки, как нужно забрасывать сеть.
Аладдин, слушая их разговор, вдруг к своему ужасу заметил, что с его одежды продолжает капать вода. Он ничего не успел предпринять, как очередная капля, сорвавшаяся с его рукава, упала на недопустимо оголённую белую шею Жасмин.
— Что это? — проговорила она, подумав о дожде и посмотрев наверх. — Это ты? — была её реакция от увиденного.
Аладдин, с окаменевшим лицом лежавший неподвижно на ветви, через мгновение ожил и быстро спустился вниз. Он сделал так, желая удержать девушек от каких-либо опасных для него действий.
От его приближения они быстро отошли назад. Он увидел в их глазах беспокойство и испугался, что они закричат. Больше всего это, кажется, готова была сделать служанка Жасмин, схватившая свою госпожу за руку и вставшая за её плечом. Её глаза были испуганны.
— Я Аладдин, — сказал юноша, не двигаясь более с места.
— И что ты тут делаешь? — спросила служанка, лишь немного успокоенная именем.
— Ищу монеты.
Напряжённость спала, так как принцесса не думала о деньгах. Уже через короткое время беседа стала интересна и Жасмин, и Аладдину. Служанка же желала следовать за своей госпожой.
Аладдин рассказал девушкам, что нашёл медную лампу, в которой прятался белый мышонок. Жил в ней, словно какой-то сказочный джинн.
В один из моментов разговора Жасмин заметила взгляд Аладдина, обращённый на её оголённую шею, и, вспомнив наставления Джафара, сразу прикрыла её шёлковым шарфом. Визирь говорил ей о том, как распущенные женщины искушают мужчин, и она вдруг убоялась на мгновенье всего происходящего. Испугалась этой беседы с незнакомым мужчиной. Но в самом деле такое чувство возникло в ней ненадолго.
Аладдин, конечно, обратил внимание на действие Жасмин, прикрывающей свою шею. Вместо её оголённого участка тела он вдруг увидел шарф и её кисть и словно пробудился.
Потом, поговорив ещё вдвоём увлечённо какое-то время, они вместе со служанкой собрали золотые монеты, рассыпанные в траве. Их Аладдин поместил в один из своих специальных мешочков, которые всегда носил с собой.
После этого, решив уйти, под взглядами двух женщин он превратился в пресмыкающееся и, опустившись на землю, подлез под каменную плиту. Затем его руки, высунувшиеся из-под неё, воткнули в землю положенные рядом с лазом срезанные ветки кустарника.
— Он уходит под землю, как какое-то нечистое создание, — сказала вдруг служанка. — От Дьявола всё это.
Служанка, в отличие от Жасмин, в присутствии Аладдина была более сдержанна и во время беседы больше просто молчала. Вид мужчины, скрывающегося под землёй способом какого-то зверя, вызвал у неё ощущение его нечистоты. В самом деле, нечистота духа приводит к нечистоте поведения.
Джафар уже давно занялся воспитанием людей, окружающих принцессу. И эта служанка прониклась смыслом, о котором ей говорил приставленный к ней учитель.
Жасмин оказалась менее строга в своих суждениях. И ощутила некоторую увлечённость Аладдином.
В следующий раз Аладдин отправился в подземелья прежде всего с целью обследовать участок под садом дворца. Он тщательно подготовился к этому делу, запасся десятью факелами, пищей и водой.
После долгих поисков ему открылось то, что никому другому не открывалось уже многие столетия. Аладдин пнул ногой какую-то невысокую каменную плиту, зачем-то вставленную в кирпичную кладку, и она поддалась.
Продолжив расшатывать её, действуя и ногами и своим длинным ножом, он добился того, что она вдруг упала от него в скрытый до этого ею проход.
За невысоким коридором, сложенным, как и те, что были доступны до этого, из старого кирпича, Аладдин нашёл высокую погребальную камеру. Тот ход, которым он воспользовался, был не единственным, что вёл в неё, но все остальные, в том числе и, видимо, парадный, если судить по его размеру, были завалены кирпичом, камнями и землёй.
По центру камеры находился большой саркофаг, стены же её были украшены изображениями. Это были красивые, богатые подробностями фрески, чья краска ещё сохранила значительную часть своей первоначальной яркости и сочности. Большинство из них изображало сцены каких-то битв.
Вот всадник в красивых доспехах и с развивающимся плащом преследует колесницу, на колёсах которой установлены острые серпы. В той колеснице два человека. Один из них — воин в высоком остроконечном шлеме управляет лошадьми, держа в руках длинные вожжи. Второй, одетый в богатые, колышущиеся от ветра одежды, и со странным убором на голове, обернулся к преследователю. Он стреляет в него из лука. Наконечник его стрелы, если судить по желтизне, золотой, и имеет сложную форму с двумя идущими друг за другом зазубринами с каждой из двух сторон.
Всадник в красном плаще виден в битвах и на двух других фресках. Одна из них изображает людей особенно маленькими. Там сошлись две армии. Видны различные виды войск, в том числе и боевые слоны с сидящими на них в корзинах людьми.
На четвёртой фреске изображена сцена приветствия присутствующего на всех главных изображениях воина в красном плаще. Люди в странных одеждах с открытыми руками бросают ему цветы и сплетённые из ветвей венки. Двое сильных полуоголённых мужчин ведут к нему большого крепкого быка. На их поясах висят ножи без ножен. Видимо, ножи мясников. Воин же стоит на возвышении с поднятым вверх мечём.
Но Аладдин почти не смотрел на эти фрески, так как увидел стоящие вдоль стен каменные ларцы. Их крышки, поддетые ножом, легко поддались ему. Он возрадовался их наполнению. В семи из восьми довольно просторных ларцов находились различные драгоценности. И лишь в одном, к которому снаружи были приставлены меч в ножнах и щит и рядом с которым стояло прислонённое к стене копьё, лежали стальные пластинчатые доспехи.
Аладдину было мало дела до целостности простого копья, и он испытал его на прочность, ударив наконечником об пол. Копьё, не проявив уже никакой упругости, разломилось сразу на три части.
Выпуклая крышка саркофага была каменной и тяжёлой, она лежала своими краями в пазах, и Аладдин, пытаясь сдвинуть её, не смог этого сделать. Тогда он решил разбить её, и как раз кстати оказался тяжёлый боевой молот, стоявший в углу, монолитный с железной ручкой.
От первого его удара, потребовавшего от Аладдина большого усилия, на крышке, украшенной красивой резьбой, появились трещины. Со вторым ударом молот расколол камень, опустившись своим конусным концом в глубь саркофага. При этом послышался звон соприкосновения молота с другим металлом.
Аладдин бил в район груди захоронённого, и меньшие куски камня со стороны головы либо упали на пол, либо провалились внутрь. Под каменной крышкой находилась крышка из бронзы, также украшенная интересным узором. Она была выполнена в форме, подобной форме человека, и оказалась промятой в центре Аладдином. Он пожалел о том, что испортил красивую вещь, уменьшив её стоимость.
Очистив саркофаг от остатков каменной крышки, Аладдин смог поддеть бронзовую крышку своим ножом. Она была